Опасные соседи

«Заткнись, — огрызнулся Генри. — Просто заткнись и дай мне подумать». Я подошла проверить ее пульс, но Генри оттолкнул меня. Оттолкнул с такой силой, что я упала навзничь. «Оставь ее, оставь ее!» — кричал он. Потом он спустился вниз, а нам приказал: «Оставайтесь здесь. Просто оставайтесь здесь». Я посмотрела на Фина. Он был весь в испарине. Я видела, что он вот-вот потеряет сознание. Я подвела его к кровати. Затем вернулся Генри. Бледный, как смерть. «Что-то случилось, — пролепетал он. — Что-то пошло не так. Я не понимаю. Другие. Они все мертвы. Все до одного».

Последнее слово Клеменси произносит еле слышно, как выдох. В ее глаза стоят слезы, она зажимает рот рукой.

— Все трое. Мой отец. Родители Генри. Мертвы. А Генри продолжал твердить: «Ничего не понимаю, ничего не понимаю. Я почти ничего им не дал. Это такое крошечное количество, не способное убить даже кошку. Ничего не понимаю». Внезапно все это, вся эта удивительная спасательная миссия, по идее, призванная подарить нам долгожданную свободу, превратила нас в пленников. Разве теперь мы можем выбежать на улицу в поисках дружелюбного полицейского? Ведь мы убили четырех человек. Четырех человек.

Клеменси на миг умолкает, чтобы перевести дыхание. Либби замечает, что ее руки дрожат.

— А еще у нас на руках остался ребенок, который требовал заботы, и все это… все это было… Ты не возражаешь, если мы выйдем на задний двор? Мне нужна сигарета.

— Нет. Нет, пожалуйста, — говорит Либби.

Сад Клеменси — целый ансамбль клумб и плетеных ротанговых диванчиков. Позднее утро, солнце уже высоко, но позади дома прохладно и тенисто. Клеменси достает из ящика кофейного столика пачку сигарет.

— Мой тайник, — говорит она.

На боковой стороне упаковки фото человека, у которого рак гортани. Либби с трудом может смотреть на это. Почему, задается она вопросом, почему люди курят? Ведь они знают, что могут от этого умереть? Ее мать курит. «Ее мальчишки», называет она сигареты. Где мои мальчишки?

Между тем Клеменси подносит спичку к кончику сигареты, вдыхает, выдыхает. Ее руки сразу перестают дрожать.

— На чем я остановилась? — спрашивает она.

59

Знаю, это звучит так, как будто это была ужасная катастрофа. Не стану спорить. Любая ситуация с четырьмя мертвыми телами далека от идеальной.

Но никто, похоже, не осознает, что без меня, господь свидетель, мы все могли бы до сих пор оставаться там, этакие скелеты не первой молодости, мимо которых жизнь идет стороной. Или уже были бы мертвы. Да, давайте не будем забывать, что всех нас могло уже не быть в живых. Согласен, все пошло не совсем по плану, но мы вырвались оттуда. Мы вырвались оттуда. Ведь, кроме меня, ни у кого не было плана, не так ли? Никто, кроме меня, не был готов шагнуть к роковой черте. Критиковать легко. Нелегко взять на себя ответственность.

На моих руках было не только четыре мертвых тела, ребенок и две девочки-подростка, но и Фин тоже. И с ним нужно было что-то делать. Но Фин вел себя как псих и был своего рода обузой, поэтому, чтобы облегчить ситуацию, я запер его в спальне.

Да, я знаю. Но мне нужно было все обдумать и взвесить. Нам было слышно, как Фин воет в своей комнате наверху.

Девчонки хотели пойти к нему, но я сказал:

— Нет, оставайтесь здесь. Вы мне нужны. Никуда не уходите.

Моей первой заботой, похоже, была Берди. Было странно видеть ее, такой маленькой и жалкой. С трудом верилось, что это тот самый человек, который несколько лет контролировал каждый наш шаг. На ней был топик, который Клеменси сшила ей по случаю дня рождения, и подаренная Дэвидом цепочка. Ее длинные волосы были собраны в пучок. Бледные глаза неподвижно смотрели на стену. Одно глазное яблоко было ярко-красным. Ее ноги были босыми и костлявыми, ногти на ногах длинными и желтоватыми. Я расстегнул цепочку, снял с ее шеи и сунул в карман.

Клеменси плакала.

— Это так грустно, — сказала она. — Это так грустно! Ведь она чья-то дочь! И теперь она мертва!

— Это ничуть не грустно, — резко возразил я. — Она это заслужила.

Мы с Клеменси подняли ее на мансардный этаж, а затем на крышу. Она была легкой, как пушинка. На другой стороне плоской крыши, где я когда-то сидел, держа Фина за руку, было что-то вроде желоба. Он был полон опавших листьев и тянулся к водосточной трубе, сбегавшей вниз по стене дома. Мы завернули Берди в полотенца и простыни и втиснули в желоб, после чего засыпали пригоршнями сухих листьев, а затем завалили какими-то старыми досками, которые там валялись.