Опасные соседи

«Похоронив» Берди, я на кухне беспристрастно уставился на три трупа. Я старался не думать о реальности ситуации. О том, что я убил собственных родителей. Мою красивую глупую мать и моего бедного сломленного отца. Я старался дистанцироваться от того факта, что из-за меня моя мама больше никогда не проведет рукой по моим волосам и не назовет меня своим прекрасным мальчиком, что я никогда больше не буду сидеть с отцом в клубе и молча пить лимонад. Не будет семьи, к которой можно вернуться на Рождество, у моих детей не будет бабушки и дедушки, не будет никого, о ком я буду беспокоиться, когда они постареют, не будет никого, кто бы беспокоился обо мне, когда я стану старше. Я стал сиротой. Сиротой и непреднамеренным убийцей.

Но я не паниковал. Держа эмоции в кулаке, я посмотрел на три фигуры на полу кухни и подумал: они же выглядят как члены секты! И я подумал: любой, кто войдет сюда сейчас, посмотрит на них, в их одинаковых черных туниках, и подумает, что они убили себя.

Внезапно я понял, что нужно сделать. Нужно, чтобы это выглядело как групповое самоубийство. Мы переделали праздничную обстановку в нечто такое, что выглядело бы не как «легкомысленная вечеринка по случаю тридцатого дня рождения», а как «очень серьезный последний ужин». Мы избавились от лишних тарелок. Мы вымыли все кастрюли и сковородки и выбросили всю старую еду. Мы расположили тела так, чтобы они лежали в одном направлении. Я прижал кончики их пальцев к пустым пузырькам, а затем поставил их на стол, по одному перед каждым стулом, как будто они приняли яд одновременно.

Мы не разговаривали.

Это было своего рода священнодействие.

Я поцеловал маму в щеку. Она было очень холодной.

Я поцеловал отца в лоб.

А потом я посмотрел на Дэвида. Он лежал рядом с ними, человек, который, как и предсказывал Фин несколько месяцев назад, сломал мою жизнь. Человек, который уничтожил нас, избивал нас, отказывал нам в пище и свободе, отобрал наши паспорта, обрюхатил мою мать и мою сестру, пытался прибрать к рукам наш дом. Я прекратил его жалкое существование и был исполнен триумфа. Но мною также владело чувство омерзения.

Посмотри на себя, так и хотелось мне сказать, посмотри на себя, каким жалким неудачником ты стал.

Мне хотелось раздавить лицо Дэвида ногой, раздавить до кровавой мякоти, однако я сумел подавить в себе это желание и вернулся в их с Берди комнату.

* * *

Мы очистили все коробки. В одной мы нашли дурацкие сумки Берди, которые она сшила, рассчитывая продать их на рынке Кэмден-Маркет, и забили их таким количеством вещей, какое только могли в них запихнуть. Мы нашли почти семь тысяч фунтов наличными и поделили их на четверых. Мы также нашли украшения моей матери и золотые запонки моего отца, платиновые зажимы для воротника и ящик с бутылками виски. Мы вылили виски в раковину и поставили пустые бутылки рядом с бутылкой шампанского у входной двери. Мы положили драгоценности в наши сумки. Затем мы сломали коробки и свалили все в кучу.

Как только в доме не осталось ничего, что могло бы поставить под сомнение идею секты, мы тихо вышли из дома через парадную дверь и направились к реке. Было раннее-раннее утро. Или около трех часов ночи. Мимо проехало несколько машин, но ни одна не замедлила скорости. Скорее всего, водители даже не заметили нас. Мы стояли у реки, в том самом месте, где мы с Фином подрались пару лет назад и где я, в конце концов, оказался под водой, и мне в темноте примерещились видения.

Я был достаточно спокоен, чтобы оценить мои первые минуты свободы за два года. Выбросив в реку пустые бутылки, шелковое белье, флаконы с духами и мешки с вечерними платьями, в которые мы для тяжести положили камни, мы пару секунд постояли, и я услышал наше дыхание. Красота и покой этих минут заслонили собой ужас происшедшего Воздух, поднимавшийся с черной поверхности реки, был полон дизельных паров и жизненной силы. Он пах всеми теми вещами, которые мы пропустили с того момента, как Дэвид Томсен переступил порог нашего дома, с того дня, когда он и его семья поселилась наверху.

— Вдохните, — сказал я, обращаясь к девчонкам. — Почувствуйте. Осознайте. Мы сделали это. Мы действительно это сделали.

Клеменси молча плакала. Она шмыгнула носом и подушечкой ладони вытерла его кончик. Но я мог сказать, что Люси тоже это чувствовала — мощь того, что мы сделали.

Если бы не ты, Серенити, она была бы слабее. Она бы оплакивала свою маму и шмыгала бы носом, совсем как Клеменси. Но, поскольку у нее была ты, она знала, что на карту поставлено нечто большее, нежели мы сами как любимые дети матери и отца. Ее подбородок был храбро — я бы даже сказал, с вызовом — вздернут. Я гордился ею.

— У нас все будет хорошо, — сказал я ей. — Ты ведь знаешь это, не так ли?

Она кивнула, и мы стояли минуту или две, пока не увидели огни буксирной лодки, шедшей в нашу сторону. Мы все трое тотчас сломя голову бросились назад через дорогу к дому.

И тогда это случилось.

Клеменси побежала.