Опасные тени прошлого

Где-то рядом послышался стук, шаги, Борис отстранился, прошептал по-польски что-то вроде: «Jesteś moim aniołem» [13] – и поспешил навстречу уже потерявшему нас Мельникову. Я же еще пару секунд стояла, хватая воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег, прежде чем отправиться следом за ним, под каменные своды. Рядом с Левандовским я теряла самообладание и пока не могла определить, хорошо это или плохо. Слишком много всего обрушилось на меня в последние дни. Несмотря на внешнюю невозмутимость, я постоянно испытывала настороженность и страх.

Костел внутри заметно преобразился за месяцы реставрации. Стены и сводчатые потолки вместо обычной современной краски ядовитого желтого оттенка покрыли декоративной штукатуркой с эффектом старения, которую я подбирала по каталогу. Заняли свое место обновленные фрагменты деревянного декора, в том числе небольшие башенки с крестами по краям нефов. Вместо стульев были поставлены скамьи, очищенные от слоев старой краски и заново покрытые лаком. Частично восстановлена алтарная часть, но икон пока нет. Аркадий ждет распоряжения на этот счет от своего начальства.

На шести невысоких мраморных колоннах, по три с каждой стороны зала, которые прежде были увенчаны статуями, кто-то расставил массивные кованые кашпо для цветов. На мой взгляд, здесь уместнее бы смотрелись подсвечники, о чем я сказала Мельникову. Уставший, тот присел на край скамьи, утирая лоб галстуком вместо платка (который, вероятно, потерял в суете), и вздохнул:

– Милая моя Кира Юрьевна, я человек подневольный, выполняю поставленную задачу. Руководство считает, что для проведения запланированного мероприятия в интерьере нужны цветы. Потому решили расставить для них кашпо.

– Хорошо, что не пластмассовые, – заметила я, – эти хоть выглядят прилично…

– Жаль, что не сохранились статуи святых, – присоединился к нашей беседе Левандовский. – Без них костел выглядит очень ponury [14].

С ним нельзя было не согласиться, ведь фотографии из архивных материалов, которые мне удалось изучить, подтверждали, что статуи были главным украшением костела. Но, увы, они давно и безвозвратно утрачены, впрочем, как и статуя Христа, установленная на фронтоне.

Сам же Борис выглядел совсем не понуро, а скорее взволнованно, глаза его возбужденно блестели. Что, впрочем, было понятно: он так давно стремился увидеть все это своими глазами, прикоснуться к прошлому своего народа… Я обратила внимание, как осторожно, как бы лаская, гладят его длинные сильные пальцы отполированный веками мраморный постамент, и невольно залюбовалась этим движением…

Но приятное созерцание пришлось прервать, так как меня ждали мастера, уже приготовившие инструменты и лестницы, и мы приступили к работе – необходимо было, сверяясь с моими записями, расположить каждый витраж так же, как до реставрации. Аркадий же предложил Борису пока посмотреть архивную экспозицию, размещенную в крытом переходе, ведущем из храма в бывший приходской дом. Там на старинных фотографиях и рисунках можно было увидеть, как выглядел костел в начале прошлого века.

Отвлекаясь иногда от своих обязанностей, я, стоя на одной из монтажных стремянок, свысока оглядывалась вокруг и наблюдала за своим польским поклонником. Тот же, не обращая ни на кого внимания, раз за разом обходил зал, казалось, мерил его шагами, заглядывая в толстый блокнот в потертом кожаном переплете. Вот он замер перед одной из колонн, вот внимательно изучает мемориальную доску на стене, достает из рюкзака какую-то книгу и вчитывается в текст, шевеля губами. Настоящий ученый-историк, полностью погруженный в свои исследования. Мне знакома такая одержимость, я сама, если чем-то увлекусь, ничего (и никого) вокруг не замечаю.

Мой любимый профессор в институте не уставал повторять, что мечта – это основа архитектуры. Поэтому, берясь за очередной проект, я старалась представить его воплощенным, населяла образами, создавая им идеальное пространство. Занимаясь реставрационными работами в костеле, я не раз пыталась нарисовать в своих фантазиях образ человека, которому бы подошло это место в его первоначальном назначении. И сейчас, глядя сверху на Бориса, мысленно примерила на него длинную темную сутану и поняла, что картинка в моем воображении сложилась – это было его место. Но почему-то созданный воображением портрет вызывал непонятную тревогу.

Наступил вечер, и было решено прерваться и продолжить установку витражей завтра. Несколько из них уже заняли свое место, и лучи заходящего солнца, преломляясь в окне-розетке [15], алыми пятнами мерцали на каменных плитах.

– Будто капли крови, – прошептала я, когда, опираясь на протянутую мне Борисом руку, спускалась со стремянки. Тот вздрогнул от неожиданности, стремянка пошатнулась, и, если бы он не подхватил меня, я бы вместо крепких объятий оказалась на холодном каменном полу.

– Вы напугали меня, Кира, ваши слова прозвучали как в dreszczowiec [16]. – Левандовский помог мне обрести вертикальное положение и смотрел, ожидая ответа.