Опасные земли

– Когда мой друг обижается, он чаще всего больно режет людей ножиком. Больно, долго и с большой выдумкой. Ведь ты это можешь, добрый Анри?

– Запросто!

– Вот видишь, мужик, какие у тебя перспективы! Так что лучше начинай рассказывать по порядку и не думай, что мы поверили, будто ты мельник!

Мужичина, кем бы он ни был, тяжко вздохнув, оглядел собрание – толпу здоровенных, увешанных оружием бойцов, которые не стесняются, да и привыкли пускать его в ход.

– Я правда мельник, – сказал он.

– Да хоть Дева Мария! Начинай говорить, или я отдам тебя доброму Анри – у него ты не только говорить, петь станешь!

Мельник снова тяжко вздохнул, словно осунулся, но, пусть не петь, говорить начал.

– Раньше здесь постоянно ездили. Потом выше по реке построили новый мост и ездить почти совсем перестали. Потом я устал, с тех пор муку не мелю, только иногда встречаю гостей, но редко, здесь почти совсем никого нет. А когда проезжают – не захаживают. Тоскливо здесь стало. А потом новый мост рухнул. Теперь здесь опять ездят туда, – его корявый палец безошибочно нашел направление на Куртрэ и Турне, – и сюда. Но в гости опять редко заходят. Тоскливо здесь. Вот, например, до вас проехали купцы. А чуть раньше еще какие-то. Четверо на больших конях. Очень спешили. Один страшный, толстый, хотел остановиться, вот как вы, боялся дождя. Второй его отговорил – второй еще страшнее, хоть и совсем не толстый и старый. Уехали. Но я все слышал – звук над водой далеко-о-о разносится, а я привык слушать и смотреть.

Мельник поднял бесцветные, словно выцветшие глаза под кустистыми бровями, обвел взглядом людей перед собой и остановился на Филиппе.

– Про вас говорили, молодой господин.

– Про меня?! – воскликнул тот. – С чего ты решил, что про меня?!

– Про вас, – мельник снова качнул колпаком-мухомором.

– Да откуда ты знаешь? Они имя называли? Но… ты ж меня первый раз увидел и имени знать не можешь!

– Имя не называли. Но кто, если не вы? «Молодой рыцарь», так и сказали, – это вы, – пробубнил мельник.

– Ересь какая, право слово! Пф! – Филипп даже фыркнул от подобной нелепицы, а мельник продолжал.

– Не ездили бы вы дальше, молодой господин. Старик уж очень страшный, если вы ему нужны, так навряд для чего доброго. Оставайтесь погостить. У меня все остаются, кто приезжает. Только совсем редко теперь. Тоска здесь.

Жерар рассмеялся, а народ вокруг его поддержал, настолько дурацким выглядело предложение – остаться гостить на развалинах мельницы – бред, чистый бред!

– Ну, мужичина, спасибо тебе за такое лестное предложение, но мы поедем, пожалуй! Дворец у тебя, что надо, но у нас дела!

Мельник перевел взгляд на Жерара.

– Кто-нибудь все равно останется. Всегда остаются. Здесь неплохо. Здесь просто тоскливо. А вот там, куда вы собираетесь, – страшно. Даже мне. Опасный и толстый не понимает, что старик страшный, а вот я сразу понял. Вы люди добрые. Накормили меня, вином угостили. Так что, раз надо – езжайте. Хотя… – мельник вновь оглядел собравшихся. – Кто-нибудь все равно останется. Все остаются.

Один из жандармов, что сидел на втором этаже и вроде как был причастен к Жерарову недосмотру, досадливо крякнул, хватив кулаком по ладони:

– Уго, ты, конечно, ловок со своими подходцами – разговорил этого пня! Только без толку – он же явно не в себе! Несет какую-то чушь, а вы и уши развесили! Ты его послушай! Устал он муку молоть! Ни один нормальный крестьянин мельницу не забросит – потому как для всех он мелет зерно, а для себя – денежки! Если он нормальный. А этот – ненормальный. Рехнулся и бродит тут! Нечего слушать всяких юродивых, поехали! Слышите, дождь почти перестал, да и гром все дальше. Уходит гроза, да и нам пора – до Турне еще ехать и ехать!

– В самом деле! – поддержали жандарма со всех сторон.

– До Турне пять лье, не меньше!

– А уже крепко за полдень, дотемна не успеем!

– Успеем, если не будем яйца чесать!

– Поди успеешь ты по раскисшей дороге.

– Тем более надо спешить! Собирай лошадей!

На том и порешили.

Люди забегали, собирая нехитрый походный скарб, кто-то помчался в амбар с седлом на плече, другой увязывал вьюки, третьего послали за караульными, остальные гомонили и беззлобно сквернословили дежурными солдатскими ругательствами, которые и не ругательства вовсе, так мало в них подлинной хулы и так много походных забот. О мельнике все забыли, а он так и сидел, привалившись спиной к замершим навек жерновам.

Долго ли, коротко ли, собрались.

Лошади стояли поседланы, а люди только и ждали команды. Филипп оглядел свое воинство, убедился, что все на месте и все в порядке, и, ухватив рукой с намотанным на нее поводом переднюю луку, хлопнул сапогами по мокрой траве и взлетел в седло, не коснувшись стремени.

– На конь! На конь!

Лучники, слуги, пажи и жандармы взбирались на спины лошадям, кто так же ловко, как молодой бургундец, а кто и не так. Кони переступали ногами в лужах и раскисшей глине, фыркали, недовольные подневольной своею участью, моросил дождик, совершенно истративший недавний напор, ветром растягивало тучи, и видно было, как солнце катится к западу. Отряд построился в колону по два и: