Опасный танец втроем

— Да, тот пока цел и невредим, — узнав, кто на нее теперь точит зуб, Маша ощутила нехороший внутренний холодок. Но Глебу ни в чем признаваться не собиралась, особенно теперь, после того, как он выдал ей на Тимура такую характеристику. — Но будем надеяться.

— Машка… Надеюсь, не ты к его исчезновению руку приложила?!

— Нет, он сам справился, без меня, — как можно беспечнее тряхнула она головой. Больная шея тут же напомнила о себе. Поморщившись, Маша осторожно потерла ее через облегающий высокий воротник. Пояснила тревожно глядящему Глебу: — Лимфоузлы воспалились из-за перемены климата.

Он вроде поверил. Выпил с ней вместе чаю. Молча, но Маша то и дело ловила на себе его взгляд. Оставалось лишь гадать, о чем он при этом думает.

— Так что ты там в прошлый раз говорил мне о красивых женщинах? — поинтересовалась она, беззастенчиво напрашиваясь на комплимент.

— Все, что хотел, в прошлый раз и сказал, — отрезал он. — Ты лучше скажи мне, домой-то ты когда собираешься?

— Выгнать не терпится? Фиг тебе. Я на автобусе, а утренний, как ты знаешь, пойдет только в пять сорок. Так что придется тебе меня до этого времени потерпеть.

— Так это ты тогда сама со стола уберешь? — издевательски обрадовался он, пытаясь испортить Маше ее маленькое торжество.

— Это ничтожная плата за удовольствие помозолить до самого рассвета твои прекрасные черные глазки, — лучезарно улыбнулась Маша в ответ. Быстро собрала посуду на поднос, унесла его, перемыла все сразу, чтобы не забыть и ненароком не оставить Глебу. Потому что уж он-то немытой посуды не бросит, даже с простреленной рукой. Характер не тот, в чем Маша сегодня уже смогла наглядно убедиться. Поставив в сушилку последнюю чистую чашку, она вернулась в комнату, к этому упрямцу, снова прилегшему на диван. Спросила:

— Ну что, перевяжемся? Ты готов?

— А ты? — спросил он в ответ, с оттенком насмешки в голосе.

— Будешь надо мной тут издеваться — по шее получишь, — пригрозила Маша. — После того, как выздоровеешь.

— После того, как я выздоровею, Маш, наши с тобой дорожки разбегутся в разные стороны. И на твою оккупацию телефонными звонками я больше не поддамся, хватит уже, сыт по горло прошлым опытом.

— Вакантов! — Маша много чего могла бы ему на это сказать. О том, что ее оккупация спасла ему жизнь. И просто о том, что ей необходимо видеть его, хотя бы изредка, и что эта потребность с каждым днем становится только сильнее. Но промолчала и опустила взгляд на его повязку, принявшись аккуратно ее снимать.

На этом, собственно, ее активное участие в перевязке и закончилось. Дальше Глебу пришлось делать все в основном самому, а она лишь помогала по мере сил, так и не решившись прикоснуться к ране, выглядевшей теперь еще страшнее прежнего из-за местного воспаления и расползшейся гематомы. Более серьезных осложнений, к счастью, кажется, удалось избежать. Но и это выглядело так, что у Маши сердце перехватывало! Вздох облегчения вырвался у нее из груди, когда этот черноглазый самоистязатель закрыл наконец промытую рану салфеткой с Лизонькиным антисептиком. Потом она помогла ему ее забинтовать и убрала лоток с использованным материалом.

— Ну и за что мне по шее было обещать? — спросил Глеб, когда она вернулась, вынеся мусор.

— Ну, не родилась я медсестрой, — признала Маша. — Однако это все равно не повод надо мной насмехаться, потому что у меня просто масса других талантов. — Она кокетливо поправила локоны, потом на всякий случай выставила на своем телефоне будильник, после чего заявила: — Ну вот, теперь можно и отдохнуть. И перечислить их тебе, все, не спеша.

— Вот уж уволь! — взмолился он. — Нельзя так издеваться над беззащитным раненым человеком!

— Ладно, тогда молча поваляемся. — Маша села на край дивана, потом, решившись, вытянулась во весь рост, подныривая Глебу под бочок. — Двигайся давай, я сегодня за день уже достаточно набегалась. А диван тут всего один.

— Так это у меня в глазах троится? — Он скользнул взглядом еще по двум стоящим тут же диванам, но все же подвинулся, давая Маше больше места.

— На тех можно только по пьяни спать, в полной отключке, когда тебе до лампочки, если вдруг пружина упрется в бок. Нам такое сегодня обоим с тобой не подходит. Так что если ты начнешь ко мне приставать среди ночи, я расценю это как издержки походной жизни. — Боже, ну почему Маше так сложно давались эти слова?! Почему рядом с Глебом ей так трудно получалось играть роль разбитной девицы, каковой ее считали даже в тесном кругу друзей?

— На этот счет можешь не беспокоиться, — ответил он между тем. — Я сегодня еще в таком состоянии, что твоя невинность в полной безопасности.

— Вакантов, да ты не сегодня, ты по жизни такой! — смелея, Маша перевернулась со спины на бок, к нему лицом. — Вопрос только в том, почему? С ориентацией у тебя вроде все в норме, на импотента тоже ты не похож. Так в чем тогда дело? — Она шаловливо прошлась двумя пальцами по его брючному поясу.

— Это очень личное, Маш. — Он накрыл ее руку своей, здоровой, предупреждая любые дальнейшие действия.

— И что? Даже мне, своей одноклашке, не можешь этого рассказать?