Опасный возраст

— Это была психологическая смерть. После я не смогла больше рисовать настоящих ангелов. Все эти пародии на них, которые я изображаю… это, считай, последствия преступления, которое я совершила. Но оно было необходимо.

Мы замерли рядом со скелетом мамонта, который кто-то собрал по частям и засунул в стеклянный ящик. Не самое лучшее, что можно сделать с чьими-то останками. Но, как говорят, все ради науки.

Мгновение мы созерцали кости, словно они вдруг стали материализацией наших мыслей о способах убивать.

— И что оно тебе дало?

— Оно открыло вдохновение. И я наконец-то нашла свой стиль. Постапокалиптический декаданс и попытка показать стремление странных созданий обрести то, во что они верили до прихода великого разрушения.

Элена не выглядела счастливой, и таинственной — тоже. Ее маски сошли в это мгновение, и я видел много необъяснимой жестокости в ее чертах. Теперь я понимал, что она рисует и почему. Разгром человеческой цивилизации, который она в разных вариациях изображала в своих работах, был концом того, что она когда-то давно разрушила в себе, поставив над собой творческий эксперимент. И все эти странные создания, ищущие веру или играющие в творцов в попытках создать новый мир, стали ее многочисленными копиями.

Но что разрушено — то разрушено.

— Мне кажется, тебе это вышло боком, — произнес в итоге я. — Было ли это необходимой жертвой?

— О да, — лишь кивнула она. — Ты создаешь жизнь, пусть и в своей голове, и ты отбираешь эту жизнь. Маленькая игра в Бога, дающая тебе болезненный толчок в развитии через синтез двух противоположных процессов. Это как эрос и танатос. Слышал о них?

— Что-то греческое.

— Это условные обозначения влечений, движущих человеческой жизнью, по Фрейду. Эрос — инстинкт жизни. Танатос — инстинкт смерти. Фрейд, знаешь ли, не только секс везде видел. Что будет с тобой, когда ты это сделаешь, я не берусь сказать, — заявила она, отстраненно смотря вперед. — Все приходят к разным результатам.

После этих слов я притянул ее к себе и поцеловал. Это был быстрый и немного резкий жест, потому что я боялся, что, если буду степенным и предупредительным, она просто не даст мне этого сделать.

Помню, что она не оказала ни малейшего сопротивления. Но и шага навстречу тоже не сделала. Ее губы не двигались какое-то время, когда я их целовал, но мне было все равно. Я просто хотел, пусть на короткий момент своей жизни, обладать ею, быть ближе.

Неожиданно ее руки плавно обвились вокруг моей шеи, и я почувствовал, как ее губы наконец-то раскрываются мне, и это чувствовалось как абсолютная победа. Ее язык слегка коснулся моего, но вдруг она отстранилась.

Я смотрел ей в глаза, тяжело дыша, а она была холодна и усмехалась, но как-то… неэмоционально и свысока.

— Понравилось? — спросила она.

Я только кивнул.

— Ты же давно хотел это сделать. Ну как? Стал счастливее?

— Немного.

В ответ раздался звонкий смех, разрядивший тишину осколками. Потом она устало сказала:

— Пошли назад, надо закончить с инсталляциями.

Элена игнорировала меня остаток дня, постоянно разговаривая с художниками и обсуждая их проблемы, которые казались мне надуманными. Они просто хотели получить ее внимание. Все хотели урвать от нее часть.

Я не отпускал ее глазами ни на минуту, чувствуя себя странно. С одной стороны, во мне словно пробудился какой-то зверь, который только и ждал удобной минуты, чтобы снова начать на нее охоту. С другой — я был потерян, потому что ее реакция была странной. Она позволяла мне многое, но при этом все чувствовалось так, как если бы она делала это из какого-то научного интереса. Словно ей было любопытно, как далеко я смогу зайти. При этом казалось, что я со своими чувствами играю второстепенную роль. Элена словно узнавала через меня свои границы. Этот поцелуй был холодным и любопытным, не более.

В шесть часов вечера все стали разбредаться, и я почему-то думал, что она уйдет последняя. Но она неожиданно подхватила сумку и живо засеменила к выходу вместе с парой других художников. Они перебрасывались шуточками и смеялись. Один из них придержал перед ней дверь, смотря с легким восхищением. Я ничего не понимал.

— Элена! — крикнул я, срываясь с места и несясь за ней вслед.

Они уже шли по стеклянному мосту, и мой крик беспомощно оборвался за захлопнувшейся дверью. Я толкнул ее и побежал следом.

— Элена! Стой.

Остановились почему-то все, и она посмотрела на меня через плечо.

— Да, Сергей?

Ее голос звучал ровно и дружелюбно. Мне хотелось заглянуть в ее глаза глубоко-глубоко, чтобы увидеть наконец-то, какая она на самом деле, и спросить: «А как же я?».

— Ты куда?

— Мы едем в наш любимый лаундж-бар, — спокойно ответила она. — Я бы позвала тебя, но боюсь, тебе там, кроме сока, ничего не предложат.

Эта поддевка была неоправданной. Я чувствовал себя жалким.

— Когда мы увидимся снова? — прямо спросил я, не отрывая от нее пожирающего взора.

Мне было плевать, кто что подумает. Она поцеловала меня. Это что-то да значило.

Ее друзья выжидающе смотрели на меня с противными улыбочками, и мне хотелось запустить в каждого чем-то тяжелым.