Опасный замок (сборник)

Считаю приятным долгом известить, что мой Аллан блистательно сдал экзамен. Верьте, что мне очень грустно лишиться вашего общества, но, с другой стороны, хотелось бы, чтобы вы свиделись с Алланом, когда он осмотрится немножко. Вы очень приятный собеседник, но вы богаты, и я боюсь, чтобы мой сын – простите за откровенность – не научился у вас швырять деньги. Во всяком случае, однако, я уверен, что вы будете видеться с нами по возвращении, ибо, как говорит мудрец, есть время для жатвы и есть время для посева, и порядочный человек прежде всего думает о жатве.

Имею честь быть и проч.

Александр Файрфорд.

Письмо IX. Дарси Летимер – Аллану Файрфорду

Интрига начинает усложняться; я получил письма от тебя и твоего отца, и последнее мешает мне исполнить твою дружескую просьбу. Я не могу приехать, Аллан, по весьма основательной причине – я жду Герриса Берренсворка, который может сообщить мне сведения о моем семействе. Он считает наш род происходящим из Уэстморленда, но здесь на границе никто о нем не слышал.

Что касается до Зеленой Мантильи, то это какая-то непонятная тайна, требующая разъяснения. И надеюсь, что ты постараешься разведать об этой незнакомке. А теперь продолжаю мой журнал.

На третий или четвертый день моего пребывания в Маунт-Шароне мне стало невыносимо скучно, несмотря на все удобства, предоставленные мне, и на добродушие моих хозяев. Я подумывал уже о возвращении в Шеффердс-Буш и о занятии ужением. Но нельзя ничего поделать, ибо я обещал пробыть неделю, а слово у квакера требует точного исполнения.

Вчера вечером я, однако, решил направить свою прогулку вне маунт-шаронских владений, а именно к Солвейскому заливу, освещенному заходящим солнцем. Невдалеке послышалась веселая песня. Неровность почвы, в особенности песчаные холмы, позволяли мне подойти невидимкой, и я решил рассмотреть певцов. Голоса, казалось, принадлежали мужчине и двум детям, но по стройному пению нельзя было певцов принять за грубых крестьян. Наконец я их увидел. Их было трое под кустами цветущего остролиста.

В этом трио было для меня одно только знакомое лицо, маленький плутишка Бенджи, который, окончив свою партию, одной рукой подносил ко рту большой кусок пирога, а в другой держал кружку пенистого пива: глаза его выражали радость запретного удовольствия, а на постоянно лукавом лице отражалась какая-то кротость.

В ремесле мужчины и женщины, сидевших с Бенджи, нельзя было ошибиться. Это был слепой музыкант и сопровождающая его проводница, бродящие от села к селу со своей скрипкой и добывающие себе кусок хлеба насущного. Его подруга сидела возле него в мужской шляпе, в мужской куртке и в юбке красного цвета. Но костюм этот, несмотря на бедность, отличался необыкновенной опрятностью. В ушах у нее были серебряные серьги.

Костюм бродячего музыканта тоже выказывал опрятность; на его шее был повязан довольно порядочный шелковый платок, из-под которого виднелась чистая белая рубашка. Длинная борода его рассыпалась на груди, а волосы едва начали седеть. К довершению портрета надобно прибавить, что полная верхняя одежда его стягивалась широким кожаным поясом, украшенным медными гвоздями, на котором висели кинжал, нож и вилка.

Но едва я успел рассмотреть трио, как собака Бенджи по кличке Гемп, насторожив уши и залаяв, побежала к тому месту, где я скрывался с намерением послушать новое пение. С приближением собаки, которая бросилась на меня, оскалив зубы, я приподнялся и прогнал ее палкой.

Плутишка, увидев меня, смутился было сначала, но рассудив, что мне сердиться на него нечего, что Симпсон, на котором он галопировал, принадлежал не мне, – выказал радость. Он уверил своих собеседников, что я знатный господин, с карманами, полными денег, и потом отрекомендовал мне слепца Вилли Стенсона, или Вилли Бродягу, как лучшего скрипача в окрестности…

Женщина встала и поклонилась, а Вилли Бродяга кивнул головой и прибавил:

– Мальчик говорит правду.

Я спросил его, из этого ли он кантона.

– Из этого кантона! – возразил слепец, – я из всех кантонов Шотландии и даже отчасти Англии, однако в известных случаях я здешний, ибо я со своей родины слышал шум приливов в Солвее. Не угодно ли вам послушать мою скрипку?

И он исполнил короткую прелюдию, которую варьировал с необыкновенным искусством. На лице его отражались гордость и удовольствие.

– Ну, что вы скажете о шестидесятидвухлетнем музыканте? – спросил он наконец.

Я выразил удивление и похвалу.

– Это старинная песня, – отвечал Вилли, – она не походит на вашу большую театральную эдинбургскую музыку, но годится для бродячего музыканта. А вот и другая.

И он сыграл прелестные вариации на новую тему.

Потом он сказал, что у него есть товарищ – вторая скрипка – Робин, который, однако, любит распивать пунши с контрабандистами и потому отлучается довольно часто.