Д. Л.
Письмо XII. Аллан Файрфорд к Дарси Летимеру
Отвечаю тебе немедленно, любезный Дарси. Не знаю, что тебе и сказать относительно тождественности наших Зеленых Мантилий, но не думай, чтобы я был так влюблен в мою, как ты в свою. Но позволь мне рассказать тебе и мое приключение, приключение адвоката, потому что я слушал же рассказ странствующего рыцаря, бродячего музыканта.
Мы сидели с отцом за обедом, и я не знал, как лучше сказать ему о своем намерении уехать в Дамфрис, как он обратился ко мне:
– Вот ты теперь адвокат, – сказал он, – открыл лавочку, как мы выражаемся, и, без сомнения, думаешь, что судейские подмостки покрыты гинеями, и нужно только наклоняться, чтобы подбирать их.
– Я знаю, что прежде мне необходимы опыт и практика, – отвечал я.
– Это верно. Наклоняться, чтобы подбирать познания и опыт – мысль справедливая.
– Я знаю, что примусь за дело бедняка так же ревностно, как и за дело герцога, но мне нужно два-три дня…
– Чтобы изучить дело, бесспорно, Аллан, изучить основательно, ибо тебе придется говорить перед судом в будущий вторник.
– Как? Неужели так скоро? Я боюсь повредить делу, за которое возьмусь так поспешно.
– Ты не можешь повредить ему, Аллан, – сказал мой отец. – Тебе предстоит дело, над которым трудились по крайней мере двадцать адвокатов в течение пятнадцати лет – следовательно, можешь ли ты повредить ему? Если проиграешь, никто не обвинит тебя, а если выиграешь – честь тебе и хвала.
– Каково же имя моего счастливого клиента? – спросил я.
– Это имя, известное в палате парламента. Сказать по правде, я ожидаю этого господина с минуты на минуту. Это Питер Пибль.
– Питер Пибль! – воскликнул я в крайнем удивлении, – это же нищий, безумец беден, как Иов, и глуп, как пробка!
– Но ведь он судится пятнадцать лет, – заметил мой отец, как бы желая этим объяснить причину печального состояния головы и кошелька моего будущего клиента.
– Однако, – прибавил я, – он бедняк, а для защиты этого сорта людей есть специальные адвокаты, и я боюсь, прилично ли мне…
– Ни слова об этом. Ему и был назначен молодой Димтусти, племянник достойного лорда Бледдерстока; но когда этот плутишка увидел тома этого дела, которые, надо сказать правду, очень объемисты, он испугался, сел на лошадь и удрал в деревню. Ну, лорд рассердился – ибо действительно стыдно поступать таким образом – и прислал ко мне своего поверенного с просьбой помочь делу. Вот тебе и разгадка – отчего ты стал защитником Питера Пибля.
Что мне было делать? Последовать примеру Димтусти и бежать в Дамфрис? – Но это значило бы рассердить отца, и я волей-неволей согласился.
Отец немедленно кликнул Джеймса Уилкинсона и велел ему принести две связки, лежавшие у него на конторке.
Вскоре Джеймс явился с двумя огромными кипами бумаг, истрепанных и засаленных, на одной из которых красовалась крупными буквами надпись: «Пибль против Плэнстона». Отец начал вытаскивать из них разные бумаги, перевязанные не ленточкой и не шнурком, а просто просмоленной бечевкой.
– Дело это кажется таким сложным, – сказал я, – а для изучения его у меня так мало времени, что лучше всего было бы попросить об отсрочке до будущей сессии…
Отец и слышать ничего не хотел, но уговаривал меня с какой-то особенной нежностью. У него даже выступили на глазах слезы. Но в это время отворилась дверь и Джеймс ввел Питера Пибля.
Сюртук его был в заплатах и вытерт, но чист и застегнут на все пуговицы, а там, где их недоставало, заколот булавками, с целью скрыть нижнее платье, пострадавшее еще более; башмаки и чулки ясно свидетельствовали о его убогом положении. Лицо его похудело от бедности и тревог, глаза были мутны, лоб испещрен морщинами. Отец представил нас друг другу.
– Аллан, – сказал он, – мистер Пибль просит тебя вести его дело вместо молодого Димтусти.
– Это я делаю из дружбы к вашему, отцу и в память о старинной дружбе к лорду Бледдерстоку, – отвечал Пибль, – а не то я подал бы формальную жалобу на молодого Димтусти, ибо я не из тех, над кем можно шутить…
Отец прервал его, объяснив, что ввиду очень ограниченного времени необходимо как можно скорее познакомить меня с делом.
Пибль согласился поторопиться, но попросил дать ему сначала кусок хлеба и сыра, ибо, по его словам, он так спешил познакомиться со мной, что не успел пообедать. Джеймсу немедленно было приказано подать бедняге перекусить, и пока мой клиент расправлялся с холодной говядиной, сыром и пивом, отец в коротких словах передал мне суть дела.
– Питер Пибль и Пол Плэнстон, – сказал отец, – вступили в товарищество как торговцы сукном в 17… году, и очень удачно повели свое дело. Через некоторое время доброе их согласие нарушилось, и из-за этого возник очень сложный процесс.
Надо тебе сказать откровенно, что у меня закружилась голова, когда мне начали передавать подробности, из которых выходило, что Плэнстон должен Пиблю, Пибль должен Плэнстону, и так далее, и все это перепутано таким образом, что у меня волосы встали дыбом на голове.