Я уверен, что существуют писатели, способные ясно и четко рассказать всему свету, как и зачем они написали книги, украшенные их именами и фотографиями.
Это настоящие писатели, которые хранят материалы в каталожных шкафах, а не складывают в кучи. У них есть письменные столы – может быть даже со стеклянными поверхностями, – не населенные мышами, в отличие от моего.
Да, я понимаю, что это неправильно, но это старый викторианский письменный стол с тайным ящичком. Тайным для меня, но, к сожалению, не для мышей. Кабинетная кошка Пэтч временами учиняет им pogrom, но сейчас мы находимся в патовой ситуации. Я не могу заставить себя отравить их – мне мешает мысль о маленьких тельцах, гниющих где-то среди потерянных завещаний и утраченных карт острова сокровищ.
Я встречал настоящих писателей. Они составляют списки. Планируют свои книги и записывают эпизоды на карточках. Исследуют материал и делают записи, и, в отличие от меня, их не способна отвлечь чудесная книга о торговле льдом на побережье США в конце восемнадцатого века.
Описать, как я обычно работаю, сложно. Полагаю, стороннему наблюдателю покажется, особенно в начале романа, что я понятия не имею, что делаю. Разумным будет предположить, что так оно и есть. Цель написания романа – понять, что же я делаю. К счастью, это обычно происходит к середине первого черновика. Я выдумываю идеи, изобретаю героев, пишу диалоги и всячески экспериментирую, пока не нахожу способ рассказать себе, о чем же я все-таки думаю. Часто один из персонажей произносит что-то, объясняющее мне, о чем этот роман.
С «Народом» вышло по-другому. Он явился, как цунами, и поглотил меня.
Это случилось примерно за полгода до жуткого азиатского цунами 2004 года. Увидев новости, я сообщил издателям, что не могу сейчас писать такую книгу. Это было бы неправильно.
Но эта история продолжала крутиться рядом, пока я не сдался. Я мог либо написать ее, либо сойти с ума. Сначала я придумал песню.
Мне казалось, что я всегда знал, как волна, вызванная вулканом Кракатау, забросила пароход на пару миль в глубь тропического леса. Такие вещи обычно не забываешь. И меня всегда очаровывало слово
У меня в голове всё крутился образ корабля под белыми парусами, идущего во тьме из Старого Света в Новый, и его полубезумного капитана, привязанного к штурвалу и сочиняющего, глядя, как гибнет его корабль, новые строки одного из прекраснейших христианских гимнов. Я часто его пел, пока писал книгу.
И всё это время меня не оставляло другое видение. Оно до сих пор совершенно ясно. Ко мне спиной стоял мальчик с копьем в руках и кричал на море. Я знал, что он что-то потерял, но вдруг понял, что он потерял всё.