Оперативный гамбит

— Виталий Борисович, вы нам одно скажите: что важнее — работа или бумаги? Скажете работа — будем пахать, но тогда избавьте нас от бумаг. Скажете бумаги — будем сидеть по кабинетам и строчить эти долбаные справки. Но тогда уж народ путь не жалуется.

— И то и другое будете делать! — отрезал Кузнецов. — А народ в любом случае недоволен будет…

Словом, уже к полудню все были основательно «на нервах». Неудивительно поэтому, что, когда после обеда меня позвали к местному телефону, я не сразу вспомнил, кто такая Вера Разумовская и что ей от меня нужно.

— Ах да… Вы где сейчас?

— На проходной… — удивленно, даже где-то испуганно произнесла посетительница.

Тьфу, черт! Глупый вопрос, конечно, — откуда же еще она будет звонить по местному телефону… Совсем с головой беда! Ну скажите мне на милость: какая польза от этих начальственных вливаний, если после этого только хуже соображаешь?

— Подождите, я сейчас подойду…

Вера Разумовская оказалась высокой, эффектно и со вкусом одетой дамой. Чувствовалось, что за собой она следит постоянно, а не только «для выхода». Но при этом женщина выглядела явно старше своих лет. Судя по тому, что училась она с моей школьной любовью в одной институтской группе, навряд ли она может быть старше нас больше чем на два-три года. Посетительнице же можно было дать никак не меньше сорока с лишком. Впрочем, это и неудивительно — переживания последних дней не могли, естественно, не сказаться. А о возрасте ее я заговорил только потому, что, как только Разумовскую увидел, то сразу прикинул, сколько же лет в таком случае было ее матери и можно ли тут вообще говорить о скоропостижной кончине.

В принципе, ничего нового к тому, что я уже слышал от Ленки, Вера не добавила. За три дня, проведенных в Питере, она побывала в больнице, где скончалась мать, и поговорила с лечащим врачом. От него она узнала причину смерти — цирроз печени. Сделать ничего было нельзя, поскольку употребление алкогольных суррогатов в течение длительного времени свое дело сделало — как сказал врач, печень работала на честном слове. Свидетельство о смерти Вере не дали — его, оказывается, еще раньше забрал муж покойной. И это меня сразу насторожило.

— Постойте, Вера! Лена мне сказала, что у вас есть сомнения по поводу того, что этот… Гена, да? — Разумовская молча кивает головой. — Гена является — то есть являлся — законным, так сказать, супругом вашей матери. Так?

Снова кивок.

— В таком случае объясните мне, пожалуйста, — продолжаю я, — каким образом ему удалось получить в больнице врачебное свидетельство о смерти вашей матери? На каком основании ему его отдали?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю, но думаю, что он предъявил какие-либо документы, доказывающие его права. В противном случае он свидетельство получить бы не смог — его выдают только ближайшим родственникам покойного. Это я вам совершенно однозначно говорю — как юрист. И потом: вы говорите, что в вашей комнате проживает посторонний человек. Вы в милицию по месту жительства обращались?

— Нет… — Таким голосом обычно третьеклашки признаются учителю, что не выполнили домашнего задания.

— А в ЖЭК не ходили? Можно же узнать, вдруг этот Гена в вашей комнате действительно прописан.

Разумовская вздыхает и отрицательно качает головой.

— Вот видите… Какие же тогда у вас основания говорить, что его действия незаконны?

Вера молчит, опустив голову, — ну точь-в-точь как нашаливший школьник в кабинете директора. Она, кажется, и впрямь начинает чувствовать себя в чем-то виноватой — мне даже кажется, что она вот-вот заплачет. А чем я ей могу помочь? Но и выпроводить женщину просто так у меня рука не поднимается. Опять же Ленке обещал…

— Давайте, Вера, договоримся с вами так. Во-первых, нам надо прояснить ситуацию…

Я умышленно сказал «нам», и вижу, что это подействовало. Моя собеседница подняла, наконец, на меня глаза, в которых блеснул лучик надежды.

— …и для этого вы прежде всего должны встретиться с этим Геной, дабы поговорить с ним.

— Я не знаю, о чем с ним нужно говорить, — робко произносит Разумовская.

— Ну, тогда пусть живет себе в вашей комнате спокойненько! — делано веселым тоном замечаю я. — А вы возвращайтесь в свой Верхоянск…

— Нижневартовск.

— Простите — Нижневартовск — и живите там! Я не понимаю: у кого проблемы с этим Геной и с комнатой — у меня?

— Нет, я понимаю, что надо с ним поговорить, я просто не понимаю, как построить разговор, — оправдывается Вера.

— А в том-то и фокус, что не надо ничего специально строить. Все должно выглядеть совершенно естественно. Вы сами у себя спросите: какие у вас к нему вопросы. Есть такие?

— Есть, конечно.

— Вот и задайте их ему! Вас интересует, по какому праву он живет в вашей комнате? — Разумовская опять молча кивает. — Интересует! Вот и спросите: мил-человек, а кто ты такой и что вообще тут делаешь?

— Он со мной разговаривать не будет.