Оперативный псевдоним «Ландыш»

— Главное. Твоя московская гостья вернулась живая и невредимая. Добиралась через Тунис. Ее кто-то узнал в Вене. Это долгая история. В тридцать четвертом ей удалось бежать из Германии. Их бригаду кто-то предал. Предатель и встретил ее в Вене. Видимо, надеялся, что она его не узнала. Она успела позвонить нашим людям и исчезнуть. А в той квартире взорвались гестаповцы. Шифр по-прежнему у наших людей. Но они в подполье. Запомни адрес в Дрездене. Один из них начал работать в доме ветеранов. Телеграммы будешь отправлять на имя генерала Тарленберга. Он в переписке со всем миром, это не вызовет подозрений. Но наш человек работает через день — по четным числам до двадцати часов. В остальное время телеграммы будут доставляться самому генералу. Это пока все, что есть.

— Уже хорошо, — порадовалась Оля. — А наша информация?

— Центр получил вовремя. Совершенно уникальные документы. Это должно помочь.

Оля перевела дух.

— Я привезла тебе одежду. Не совсем новую, чтоб не бросалось в глаза, но в твоем стиле. И новое задание…

Оля слушала Марию и думала о том, что все-все здесь происходящее не вполне реально. Где-то шла война, погибали люди, а они здесь пытались достать очередную песчинку, из которой в далеком Центре выложат огромную мозаику реальности.

— Сейчас все зависит от Сталинграда. Ваша информация дает надежду, — Мария подумала и добавила: — Мне так кажется.

Когда Штерн и Мария уехали, Оле показалось, что она снова потеряла родителей.

«Я люблю Марию, Гельмута, Штерна. У меня нет никого ближе их. У них кто-то остался на родине. А у меня… А еще они часть моей земли. Странно, что я не думаю так о Густаве…»

Подъехавшего на велосипеде полицейского интересовало, куда направлялась машина Штерна.

— Номера у него берлинские, ехал в Бреслау. Решил сократить дорогу. Сказал, здесь раньше была грунтовка в лесу, — спокойно рассказывал Густав, угощая полицейского папиросой.

— Была дорога. Это верно. Теперь по ней никто не ездит. Он был один? — продолжал расспросы полицейский.

— Нет. С женой. Она попросила воды…

— Надеюсь, тебе заплатили?

— За такой пустяк? Он предложил пять марок, но я взял папиросы. Моя Моника не любит, когда я курю, — рассмеялся Густав.

— Женщины — они все такие. Только попадись им в руки.

Эти незамысловатые шутки обычно выводили Ольгу из душевного равновесия. Но сейчас ее даже позабавил этот разговор.

«Какое счастье, — думала она. — Эльза жива. А у нас снова есть связь. Нашу информацию получил Центр. Отто будет рад».

— Полагаю, это была проверка? — проговорил Густав, отделавшись от полицейского, которому пришлось отдать почти все папиросы.

Оля пожала плечами.

— Я даже не заметил, как появилась женщина. Я только понял, что вы все знакомы.

Оля улыбнулась.

— Хорошие новости? — продолжал разговор Густав.

— Да, дорогой. Замечательные. Спасибо, что помог им с машиной.

— У них все было в порядке. Этот мужик так посмотрел на меня…

Оля вспомнила взгляд Штерна.

— Я тебя понимаю, Густав.

Ей не хотелось обсуждать гостей с мужем. Потому что по опыту она уже знала: чем меньше информации, тем спокойней.

Отто порадовался новостям.

— Что ж. У меня готова шифровка. Отправишь с почты рядом с вокзалом и поедешь в Дрезден. Убедись, что дом ветеранов существует. И возвращайся домой.

Именно в Дрездене Оля поняла, что, возможно, беременна.

«У меня задержка. Какой кошмар! Что же мне теперь делать?»

Дом ветеранов стоял там, где и предполагалось. Но Ольгу волновало другое.

«Если я обращусь к доктору в Берлине, то… Я так долго “ждала” ребенка. Что сказать? Надо срочно ехать к Марии. Повод? Только Клаус».

Отто позвонил через сутки.

— Все в порядке, господин Клаус, — пролепетала Оля. — Я скоро поеду навестить «тетю», могу я что-нибудь для вас сделать?

Отто помолчал несколько секунд.

— Можешь съездить на пару дней.

«Какая я глупая! Мария была у меня на днях. Как же я раньше не сообразила?»

Она уехала в тот же день. Всю дорогу она читала женский журнал, не понимая ни слова. Гельмуту позвонила из Вилле-Халле.

Весть о беременности огорошила Марию не меньше, чем Ольгу.

— Ты изменилась, я заметила. Надо было тебя расспросить. Но ты уверена?

Ольга кивнула.

— Густав?

Оля снова кивнула.

— Формально аборты запрещены. Только больным и пожилым иногда разрешают. Завтра поедем к моему доктору, — грустно сказала Мария.

Врач подтвердил беременность.

— Полагаю, десять — одиннадцать недель. Фрау прекрасно сложена. Не вижу причин для опасений.

— Я сама поговорю с Гельмутом, — сказала Мария, поглаживая плечо Оли. — До войны тебя бы просто отправили домой. Ребенок от врага — аборт, от нашего человека — родила, отдала, вернулась.

— Кому отдала? — на всякий случай уточнила Ольга, вытирая слезы.

— Родным, если они согласны. В детский дом. По-разному. Я не хочу навредить тебе. И Центру сейчас не до твоей беременности. Так что решение примем на месте.

Вечером Гельмут вынес свой приговор.

— Рожай, детка. А там видно будет. Я не хочу, чтоб тебя искалечили.

— Спасибо! — едва смогла проговорить Оля сквозь слезы.