Оперативный псевдоним «Ландыш»

— С приездом, Моника! Что нового? — спросил, едва они отъехали.

— Ваши опасения подтвердились.

— Плохо. Даже очень. Зато теперь знаем, — погрустнел Рудольф. — Мне передали, что исчезли радист и шифровальщик. Надеялся, что переехали. Эти гады теперь пеленгуют и едут следом до самого дома. Берут сразу обоих. Так что любые фары сзади считайте провалом. У них теперь людей много, могут позволить себе «поиграть». Мы же их выдавили отовсюду. Теперь они все здесь. Опыт у них большой. Вот и работают.

У Оли все похолодело внутри. Она боялась посмотреть на мужа.

— Донесения должны быть очень короткими. Тогда не успеют. И время надо менять, и место. И… и как повезет.

Рудольф вышел возле своей станции.

— Порадовал, — усмехнулся Густав. — Многому научил. Не бойся, Моника. Это как повезет. Он тебе, кстати, текст оставил.

Оля вздохнула.

До Рождества они отправили четыре радиограммы. Оба раза Густав ездил один, и Ольга до утра не находила себе места. Все, на что хватило их фантазии — это банка разведенного сухого молока, которую возил с собою в машине Густав.

— Ты всегда сможешь сказать, что ездил менять вещи. Нюхать его никто не станет.

— В чемодане у меня взрывчатка. Откроют — взорвутся. Это надежней, — успокоил Олю муж.

— А если тебя заставят открыть?

— Еще надежней, — серьезно ответил Густав.

Что тут ответишь?

— У меня в подвале есть лампы. Могут пригодиться, — поучал Густав жену.

— Ради бога! Не говори так. Все будет хорошо.

Рождество было грустным. Оля жалела только детей, которые на глазах повзрослели, перестали играть и чего-то напряженно ждали, подражая матерям.

— Вам повезло, фрау Моника. Ваш муж с вами, — повторяли одна за другой соседки.

Оля соглашалась. Хотя ее раздирало желание сказать этим «добрым» фрау, что их мужчины тоже могли оставаться дома. Ее больше волновало, где раздобыть продукты и как обезопасить Густава.

Несколько деревень, которые они объехали втроем, встречали горожан враждебно. Им удалось выменять только немного муки и масла на детские вещи. Деревенским женщинам Олины наряды были малы. У Густава не было ничего лишнего.

В Новый год город замер. Оля с мужем выпили по чашке кофе и пожелали друг другу скорейшей победы.

Радиограмм становилось все больше. Нередко это были координаты каких-то объектов. Густав иногда брал с собой Олю с Ленхен. Делалось это ради соседей, которых частые отъезды Густава могли насторожить. Война приближалась к ним все ближе. Взрывы еще не были слышны. Но уже летали самолеты.

— Глупо погибнуть от своих, — говорил при этом Густав. — Но я счастлив видеть эти напуганные рыла.

— Говори тихо. Ленхен может повторить. Не забывай про это, — предостерегала мужа Оля.

Ленхен любила повторять за матерью понравившееся слово. Приходилось тщательно продумывать каждую фразу.

Ситуация ухудшилась, когда Ленхен начала кашлять от угольной пыли.

— Дома я бы нашел дрова. Здесь это невозможно. Я места себе не нахожу, когда она начинает задыхаться, — волновался Густав.

Пришлось обратиться к врачу в госпиталь.

— Попробуйте оборачивать угольные брикеты в газету. И возите девочку в лес. Да. Холодно. Но воздух чистый. Пусть подышит…

Теперь на задания они ездили вместе: в машине кашель быстро проходил, и Ленхен засыпала. В конце января их догнала полицейская машина.

— Откуда едете? — спросил полицейский, освещая по очереди их лица.

— Из деревни, господин полицейский. Хотели кое-что поменять…

— Какую-нибудь машину встречали по дороге? — продолжал расспросы полицейский.

— Да. Ехала за нами, потом свернула в лес. Я немного отвлекся, а их уже не было.

— Что в багажнике?

Густав открыл багажник, где лежал чемодан с рацией.

— Дорогой, — жалобно позвала Густава Оля. — Возьми малышку. У меня руки онемели.

Густав знаком предложил полицейскому открыть чемодан и, хромая, пошел к задней двери.

«Сейчас рванет», — подумала Оля.

Но полицейский смилостивился.

— Ладно, солдат, поезжай домой. Нечего по ночам болтаться.

Оле показалось, что ей только что отменили смертный приговор. Всю обратную дорогу они молчали. Только дома Оля решилась спросить.

— Нас запеленговали, как ты думаешь?

— Вряд ли, — в голосе мужа не было уверенности, это Оля хорошо поняла.

— Я поменяю уголь на дрова. Сегодня же съезжу в деревню, — решительно сказал Густав. — Набью багажник. Найди мне мешок.

«Не хочет больше брать нас с собой», — поняла Оля, но промолчала: все, что касалось рации, не обсуждалось.

Через два дня Густав действительно уехал один и вернулся под утро.

— Я нашел хорошее место на обратном пути. Если ехать медленно, можно не включать фары. Никто не увидит.

— А шум мотора?

— В деревнях рано ложатся. Обратно я поеду по другой дороге. Эти гады наставили постов на каждом километре.

«Я поговорю с Рудольфом, — решила Оля. — Он не понимает…»

В глубине души она знала, что ей нечего сказать. Потому что…

Через два дня Рудольф снова позвонил.

— Телефоны вот-вот отключат, мне кажется. Запиши, дорогая, новый заказ, — тоном, не терпящем возражений, произнес он.

«Если нас прослушивают, то очень удивятся», — подумала Оля.

Противоречить она не решилась.

Вечером Густав долго возился с машиной.