Оперативный псевдоним «Ландыш»

Генрих произнес это с улыбкой, которую хорошо знала Оля. Выдать реакцию сразу было небезопасно — у Генриха могло испортиться настроение. Надо было дать ему возможность покуражиться.

— Согласна, дорогой, — ласково сказала Оля.

— А большинство женщин уверены, что могут давать советы по любым вопросам. Особенно, когда речь идет о деньгах, — продолжал Генрих.

— Не согласна.

Генрих поднял бровь.

— Абсолютно все женщины уверены в этом. Все до одной.

Они одновременно рассмеялись.

— Однако согласись, что есть женщины, которые лезут не в свои дела и даже предполагают, что могут знать больше, чем остальные.

Намек был очевидным.

— Увы, Генрих. Есть и такие, — со вздохом произнесла Оля. — Стоит ли осуждать их за это?

— Нет. Что ты, дорогая. Их надо хвалить за это, — голос Генриха набирал силу. — Сколько у тебя денег на счету, Моника? Тысяча? Полторы?

— Денег? Ты сказал — денег на счету?

— Да! — почти закричал Генрих. — Именно так я сказал. Все эти годы ты рвешься забрать какие-то деньги. Ты уже забыла?

— Только тупые люди держат деньги на счетах, — спокойно ответила Оля. — Тебя уже ждет господин Альфонс. Не пей слишком много.

Генрих ушел. Оля надеялась, что его терзают вопросы и сомнения.

«Теперь мы поиграем в мою игру. Посмотрим, понравится ли она тебе?»

Генрих вытерпел неделю. А в воскресенье, когда у прислуги был выходной, он начал прежний разговор.

— Откуда у тебя деньги, Моника? Густав едва сводил концы с концами. Твоя родня не слишком баловала тебя. Итак?

— Я работала, если ты помнишь.

Оля сидела в кресле с книгой в руках, изображая полное благодушие.

— И что же ты делала для своего промышленника, хотел бы я знать? Ты, честная и добросовестная женщина.

— Выполняла его поручения. Только и всего, дорогой.

Оля тянула время. Ей необходимо было вывести Генриха из душевного равновесия, иначе ее план мог провалиться. А второго шанса могло и не представиться.

— И что же это были за поручения? — вкрадчиво уточнил Генрих.

— Я занималась его банковскими делами. Продавала, покупала, договаривалась. Кое-что поняла. Конечно, немного.

Генрих молчал.

— Он хорошо платил тебе? — наконец спросил он.

— Не очень. Но работа дала мне возможность понять суть некоторых банковских процессов. Опыт в таких вопросах бесценен. Особенно, если ты не вкладываешь собственные деньги.

— Так что же у тебя есть, если не деньги?

Настал миг, от которого так много зависело. Оля досчитала до трех, и начала.

— Ценные бумаги, которые поднимаются в цене год от года.

Генрих расхохотался.

— Ты думаешь, что открыла Америку? Нет, Моника. Ты купила бумажки, которые и сегодня ничего не стоят. Знаешь, а я почти поверил тебе…

— Эти бумажки, как ты выразился, достались мне практически даром. В сорок пятом они стоили немного больше номинала. А сегодня их осталось очень мало. И банк с радостью купит их у меня. Если, конечно, продавать с умом…

— Что ты имеешь в виду? — Генрих проявил открытый интерес.

— Все просто. Если продавать все и сразу, то цена будет не слишком высока. Потому что нельзя показывать, что ты нуждаешься в средствах. Если продать пакетом, то цена возрастет. И так далее. Это долго объяснять. Можно отнести их в другой банк, но тогда будет скандал.

— Но ты же можешь потребовать их сюда. И продать здесь.

Как большинство немцев, Генрих был практичен.

— Эти бумаги представляют ценность для моего банка, они в какой-то степени олицетворяют его собственность, если так можно выразиться. Продавая их мне, банк заключил со мной обоюдовыгодное соглашение. Так что у меня связаны руки. Если я нарушу контракт, то должна буду выплатить неустойку. Но и банк обязан выкупить у меня эти бумаги. А еще эти бумаги лежат в сейфе, открыть который могу только я.

— Не смеши. Несколько цифр, ключ, и бумаги в руках у любого, — цинично рассмеялся Генрих.

— Нет ни цифр, ни ключей. Я, мой паспорт и человек, который знает меня лично.

Они проговорили весь день. Оля старалась быть спокойной, всем видом показывая, что доверяет своему собеседнику. Она знала — это подкупает.

— Если бы я предвидела, что уеду с тобой, то оставила бы распоряжение. Но…

В этот момент Олино сердце екнуло: она в сотый раз вспомнила, что не оставила записку в ячейке родителей.

— У тебя, дорогой, тоже есть шанс получить часть денег даже в Германии. Для этого твой сын должен доказать, что счет открыт до войны. А еще лучше, что ты погиб. Дети за отцов не отвечают. Ему отдадут часть твоих денег.

— Я должен подумать.

Генрих походил по гостиной. Потом сел напротив Оли.

— Ты можешь пообещать, что не увидишься с дочерью? Подумай. Не торопись с ответом.

У Оли задрожали руки, а по щекам потекли слезы. Она давно забыла их вкус.

— Да, Генрих, я обещаю.

Генрих попытался что-то сказать, но она жестом остановила его.

— Я просто не смогу с ней встретиться через столько лет молчания. Но ты должен обещать мне, что через несколько лет мы позовем ее к нам. Здесь она сможет понять меня. Там — нет.

Оля видела: Генриха терзают сомнения.