Советское посольство интересовалось сбором могил советских военнопленных в Северной Норвегии. Заместитель военного атташе подполковник Прохоров прибыл в Харстад 3 сентября 1948 года, чтобы обсудить вопросы надзора за советскими захоронениями и ухода за ними. Обсудили и вопрос сбора разбросанных могил и переноса останков на специально созданные или существующие кладбища. Подробные инициативы не рассматривались, но Министерство обороны выразило готовность сотрудничества в выработке удовлетворительного для всех сторон порядка. Прохоров указал, что советское посольство заинтересовано в получении как можно более подробных донесений о количестве советских военных захоронений. С норвежской стороны было предложено передать те сведения, что находились в распоряжении Центральной службы по уходу за воинскими захоронениями, по каналам Министерства иностранных дел Норвегии. Министерство обороны сообщило, что вернется к вопросу сбора могил. Норвежские военные подчеркивали необходимость учета военно-стратегических интересов страны и недопустимость наличия воинских захоронений граждан других государств на территориях стратегического значения114
. Военно-стратегические аспекты оказались также решающими и для Южной Норвегии.Южная Норвегия
В Южной Норвегии первые попытки сбора могил были связаны прежде всего с правом жертв на достойное место упокоения и уход за могилами, а также с работой по идентификации жертв, военными преступлениями немецкой тайной полиции и частично вопросами наличия захоронений на территориях военно-стратегического значения.
Немцы не сочувствовали советским жертвам и не признавали за ними права на достойное место упокоения. В Вигре в районе Олесунна лишились жизни четверо советских военнопленных. На допросе через год после окончания войны один норвежец, работавший на немцев, рассказал, что советских военнопленных в Вигре отравили угарным газом, отчего они умерли115
. Немецкий офицер, старший лейтенант Менеке, отдал приказ похоронить умерших за пределами церковного кладбища в неосвященной земле, потому что они были язычниками. Товарищи по лагерю установили на могилах кресты и написали имена погибших водоэмульсионной краской. Имена быстро смыли дожди. Тогда их вырезали на крестах ножом. После войны ленсман честно пытался распознать имена на могильных крестах, когда отделение полиции в Олесунне собирало сведения о погибших в районе советских военнопленных. Ленсман утверждал, что мирное население Вигры горячо сочувствовало находившимся в немецком плену советским гражданам116.В том же районе двое советских военнопленных из лагеря в Коббевике были похоронены на кладбище Орам в Санде в 1942 году. Норвежский церковный служка рассказывал, что немцы похоронили погибших на церковном кладбище глубокой ночью, а ему запретили присутствовать при погребении. После освобождения четверо бывших военнопленных приехали, чтобы привести одну из могил в порядок. Один из них попал в Коббевик вместе с теми двумя, что лежали здесь в могилах, и был в лагере до самого освобождения. Церковный служка спросил, почему умерли эти двое, и получил ответ, что один умер от болезни, а другого забили насмерть. Пленные должны были носить мешки с цементом, один из них был слишком слаб и не мог выполнять эту тяжелую работу. Немецкий унтер-офицер Ритцель так долго бил его по спине дубинкой, что тот упал и больше не вставал. Товарищи узника унесли его обратно в лагерь. Через два дня он скончался от побоев. Церковный служка не был уверен, видел ли кто-то из норвежцев это избиение, но Ритцель прославился жестоким обращением с узниками и получил прозвище «Страх» (по-норвежски «редсель». –