— Да? Спасибо, Николай Иванович! Огромное! Только папе не говорите, пожалуйста.
— Ни слова, обещаю! — Николай застегнул воображаемую молнию на губах. — Проводишь меня?
— Уходите уже? — Татьяна подкидывала в голове монетку: сказать — не сказать. — А чаю, я думала, нет?
— Работа, Танечка, служба! — Николай коснулся её плеча, и она, обомлев, не нашла в лавине нахлынувших чувств нужных слов, чтобы убедить его остаться.
6
1989, Самара, вузовский комитет комсомола
Любимая Татьянина дверь в кабинет секретаря комитета комсомола прошуршала валиком утеплителя, торжественно впуская старшего лейтенанта в полевой форме внутренних войск и двух неказистых солдатиков с красными повязками на рукавах.
— Товарищи? — изумился Шпейло и даже привстал.
— Они самые, — с будничной деловитостью подтвердил офицер. — Шпейло Евгений Викторович?
— Да. А в чём дело? — Евгений осматривал вошедших и хлопал глазами, как ребёнок, увидевший в детском саду родителей посреди тихого часа.
— Повестка вам из военкомата. Распишитесь, — офицер положил перед Евгением прямоугольный листок.
— Вы шутите? Да я… — Шпейло опёрся о стол.
— Да я, да ты, да мы с тобой, — офицер запустил руку за пазуху кителя. — Что, Викторыч, ручка не пишет. У нас на вооружении имеются письменные приборы в рабочем состоянии. Прошу!
Евгений отмахнулся и взял повестку, как археолог древнюю реликвию — бережно, за края. «Форма № 29. Призывнику, — Шпейло читал в надежде найти чужую фамилию, имя, отчество, адрес в конце концов, но нет. — На основании Закона СССР «О всеобщей воинской обязанности» Вы призваны на действительную военную службу и зачислены в команду №…»
— А! — просиял Евгений. — Вот! Номер команды не проставлен.
Офицер по-отечески обратился к солдатам:
— Бойцы, за дверью подождите.
Парни затопали сапогами, поправляя на худых плечах ремни автоматов. Старший лейтенант наклонился к Евгению и заглянул ему в глаза:
— Ты, Викторыч, какой гильдии купец? Уже первой, поди?
— Извините, но каким боком здесь военкомат? — отстранился Шпейло.
— Пора должок Родине отдать, — офицер указательным пальцем пригвоздил повестку к столу.
— Я сейчас позвоню… — Евгений решительно дёрнулся к телефону.
— Да хоть обзвонись. — Офицер выпрямился и подошёл к окну. — Когда я уйду. А сейчас слушай внимательно.
— И что вы мне тыкаете? — Шпейло лихорадочно подбирал маску построже, но ощущал себя не солиднее, чем на показательном пропесочивании первокурсниц.
— Служить ты будешь на Новой земле. Это уже факт медицинский, — старший лейтенант развернулся, заложил большие пальцы за ремень и задумчиво покачал головой. Но у тебя два варианта, гражданин Шпейло. Тихий вариант — пыль не поднимаешь и служишь комсоргом в звании мамлея. Громкий — звонишь, топаешь, кричишь и отправляешься рядовым в ракетную шахту.
Офицер подвинул телефон ближе к Евгению, потом взял ручку, черкнул несколько беглых лини на первом попавшемся заявлении о вступлении в комсомол и положил её поверх повестки.
— Думай, Викторыч. И за повестку распишись. Тут сопротивление бесполезно.
Евгений сник, надулся, щёки его вспыхнули, кровь застучала в ушах. Он почёркал ручкой рядом с художествами старшего лейтенанта и поставил свою «фирменную», с размашистыми петлями заглавной «ш», подпись на корешке повестки.
— Мужчина! — протянул офицер, отрывая по линейке корешок с подписью. — Ну, будь здоров, купец! Ратных тебе успехов! — напутствовал он Евгения и вышел, оставив дверь распахнутой.
7
1989, дом семьи Хаханян
Павлу нравилась мелодичная трель звонка в квартиру Хаханянов, поэтому он всегда звонил по два раза. В этот раз, взволнованный, он трижды нажал на кнопку, и, не успела Татьяна открыть дверь, затараторил:
— Представляешь, Евгения Викторовича в армию забрали.
— Прекрасно представляю, — лёгкий смешок в интонации Татьяны окрасился оттенками вызова.
— Весь бизнес пошёл прахом. — Павел стремительно прошёл по длинному коридору в просторную кухню, обошёл массивный круглый стол и налил в гранёный стакан воды из пузатого графина с горлышком, похожим на лебединую шею.
— Туда ему и дорога! — Татьяна вздёрнула подбородок.
Павел напился и пропыхтел, переводя дыхание:
— Всё на Евгении Викторовиче держалось, оказывается. Без него все передрались, переругались и разбежались.
— Ясное дело — крысы, — уверено вынесла вердикт Татьяна.
Павел мгновение осмысливал её слова.
— И я крыса? — он с прищуром наклонил голову набок.
— Дурачок! — Татьяна погладила Павла по затылку. — Я же тебя спасла от них.
— Ты? Спасла? — изумился Павел.
— А то кто же? — Татьяна выпучила глаза гипертрофированно передразнивая Павла.
— Я не понимаю… — Павел ссутулился и плюхнулся на мягкое сиденье стула рядом с кухонным столом.
— И понимать нечего… — Татьяна подвинул ближе к Павлу вазу с грушами. — Просто рассказала неравнодушному человеку, мол, наш комитет комсомола превратился…
— Это кому же? — встрепенулся Павел. — Большегородскому своему, что ли?
— Паша, почему «моему» Большегородскому? Николай Иванович, между прочим…
— Ну знаешь… — Павел схватил грушу и жадно надкусил.