Операция «Булгаков»

С другой стороны, огрызку тоталитаризма не откажешь в логике, особенно его заявлению, будто тридцать седьмой явился исполнением приговоров, вынесенных в летние дни двадцать шестого. В том числе и Булгакову, пусть даже он оказался на победившей стороне. В этом не было его заслуги, просто так легли карты, однако отрицать, что он чем-то очень пригодился Петробычу, было трудно.

Как, впрочем, и Сталин Булгакову.

Вождь помог Михаилу Афанасьевичу понять что-то очень важное в окружающей жизни, но и сам…

Ни хрена у меня не выходило с аналитикой!

Творческую немощь прервал телефонный звонок.

– Дружище! – пророкотал в трубке знакомый бас. – Как насчет Нателки? Ты разговаривал с Клепковым, а то она вся в слезах. Объясни ему, грех обирать малых деток и давить на вдову. Кстати, там у тебя перепечатывать нечего, а то моя жена готова взяться. Нам сейчас до зарезу нужны деньги!

Затем позвонила мой добрый ангел, редакторша из «могикан», правда, ее голос бодростью не отличался.

– Отложила для тебя два зарубежных детектива. Вроде бы свежак… – не без тени сомнения сообщила она. – В первом убийцей оказалась тетя главного героя, прикинувшаяся женщиной, а во втором родной племянник, прикинувшийся мужчиной…

* * *

На следующий день я отправился к «могиканам».

Издательство располагалось в коротком московском переулке по соседству с Третьяковской галереей. В отличие от хранилища художественных ценностей, чьи арочные двери уже устали ждать посетителей – те бегали по митингам и барахолкам, – в издательских коридорах кипела жизнь.

Правда, кипела как-то странно, под сурдинку.

Все страшно торопились, разговаривали вполголоса, с пустыми руками не бегали. Кто сжимал в горсти обрывок верстки, кто машинописные листы, кто черновики договоров. Даже сам директор Анатолий Жоржевич, еще, по-видимому, не отвыкший от старорежимных привычек, разгуливал по коридорам с портфелем. Заметив меня, он, вместо того чтобы приветливо поздороваться – как-никак мы уже лет десять считались приятелями, – загадочно поманил меня пальцем.

Я насторожился, мелкими шажками двинулся в его сторону. Вождь «могикан», прикрывая телом скважину замка, отомкнул дверь ключом, чуть приоткрыл ее и ловко проскользнул в свой кабинет.

Я расширил образовавшуюся щель и с опаской переступил через порог. Директор, поджидавший меня за порогом, тут же захлопнул дверь.

Устроившись за громадным, заваленным бумагами, рабочим столом, он уже нормальным голосом предложил мне сесть и, закурив, спросил.

– Как дела, Мишаня?

– Контора пишет, – ответил я.

– И что же пишет контора? Очередную нетленку? А может, гимн ушедшей эпохе? – сыронизировал он, затем поинтересовался: – Это кому-нибудь надо?

– А хотя бы и гимн.

– Ну-ну. От гимнов еще никто не умирал. Но питался скудно.

– Не скажи, Толян, – возразил я. – это смотря какой гимн. Есть такие мастера, которые пишут гимны под заказ. Выгодное оказалось дельце… Это как у Пушкина – «…я вас любил», переделать «…да не люблю я вас. Идите вы!..» Эти мастера питаются вполне сносно…

Разговор у нас никогда сразу не получался. Сначала следовало поёрничать, походить вокруг да около, продемонстрировать, что с годами юмор не ослаб, а сатира не увяла. Только после этого ритуала можно было приступать к темам, интересным для нас обоих. Близости у нас никогда особой не было, особенно после того, как однажды я имел глупость указать Толяну на нестыковку в его повести, напечатанной в одном из московских толстых журналов. Главная героиня, трудолюбивая, много испытавшая на своем веку старушка колхозница, по замыслу автора была неграмотна. Жоржевич на первых страницах несколько раз подчеркнуто упомянул, мол, даже советская власть не сумела заставить ее одолеть азбуку (тоже своеобразный протест против тоталитаризма), а в конце повести она вдруг садится писать письмо внуку в армию – возвращайся, родимый, одно ты у меня солнышко осталось.

Клепков авторитетно отмел критику – Мишаня, кончай придираться! Главное в повести дух, а дух народный. Ты не смеешь этого отрицать…

Я не стал спорить, я сам за дух. В любом случае мы никогда не переходили грань приятельства. Впрочем, Толика вряд ли кто смог бы опутать узами дружбы.

Это было давно, когда мы стояли на одной ступеньке лестницы, ведущей вниз. Теперь эта прошлая игра, напоминающая противостояния белого и черного кота, показалась мне смешной, и я попытался отыскать согласие.

– Что же ты на похороны Валерки не пришел? В одном же семинаре состояли.

– Меня в городе не было… Сколько я ему не твердил, он буквально стервенел! Глаза с ананасы – «…такой шанс нельзя упустить», «…носом чую, это верняк», «…одним ударом в дамки». Одним словом, нес сущую ерунду!

– Это хорошо, что в городе не было. Теперь насчет долга. Он тебе крупно задолжал?

– Достаточно.

– И как ты мечтаешь востребовать долг с вдовы?

– А вот это, дружище, не твое дело.

– Но подождать ты можешь?

– Могу. Месяц.

– Где же она за месяц такую сумму раздобудет?

Он развел руками.