Операция «Булгаков»

– Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с вами поговорить.

– Да, нужно найти время и встретиться обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего».

В конце приписка, сделанная рукой Елены Сергеевны: «Но встречи не было. И всю жизнь М.(ихаил) А.(фанасьевич) задавал мне один и тот же вопрос: почему Сталин раздумал?»

Где здесь нестыковка? Ага, вот она, в самом конце.

Вариант, опубликованный Еленой Сергеевной: «Нам бы нужно встретиться и поговорить с вами…»

Вариант, приведенный в оперативной сводке: «Нам бы нужно встретиться еще раз и поговорить с вами…

Всего два слова – еще раз!

Выходит, старинный приятель предложил Булгакову встретиться? Предложил поговорить всерьез…

Я мог вообразить состояние Михаила Афанасьевича. Клянусь бабушкой, он ожил!..

Он растаял!.. И кто бы не растаял…

Другое дело, что в разговоре с другими упоминать об этой подробности Булгаков счел неуместным.

К этой странице была подколота цитата из очередной агентурно-осведомительной сводки № 389 по 5-му Отд. СООГПУ за 24 апреля 1930 г.

«…Сейчас в литературных кругах только и разговоров о тов. Сталине. Такое впечатление, словно прорвалась плотина и все вдруг увидали подлинное лицо тов. Сталина.

Ведь не было, кажется, имени, вокруг которого не сплелось больше всего злобы, ненависти, мнений как об озверелом тупом фанатике, который ведет страну к гибели, которого считают виновником всех наших несчастий, недостатков, разрухи и т. п., как о каком-то кровожадном существе, сидящем за стенами Кремля.

Сейчас только и разговоров:

– А ведь Сталин действительно крупный человек. Простой, доступный…

Главное, говорят о том, что Сталин совсем ни при чем в разрухе. Он ведет правильную линию, но кругом него сволочь. Эта сволочь и затравила Булгакова, одного из самых талантливых советских писателей. На травле Булгакова делали карьеру разные литературные негодяи, и теперь Сталин дал им щелчок по носу.

Нужно сказать, что популярность Сталина приняла просто необычайную форму…»

Я еще раз перечитал этот панегирик и решил, что на сегодня хватит.

Пора на боковую…

Долго лежал на диване, разглядывал проплывающие по потолку фигуры, образованные светом автомобильных фар. Сон не брал меня.

…Какой дьявольский расчет!.. Сколько обаяния! Сколько величавости! Спасал раздавленного драматурга, а возвеличил себя.

Вспомнился Мастер, унылый, сломленный невзгодами.

Менее всего мне хотелось походить на это хлипкое литературное существо, призрачно напоминавшее его создателя – упорного, сумевшего выстоять среди подстерегавших его опасностей. Человека, который мало того, что кое-что понял в этой жизни, но и сумел вывести формулу спасения, с помощью которой он не только выжил, но и оставил после себя неплохой посмертный список деяний.

Что и мне посоветовал, а я до сих пор не могу разгадать код, с помощью которого Булгаков зашифровал эту молитву в своих текстах.

Глава 4

Утром мне позвонила Натела и потребовала привезти деньги.

Я не удержался.

– Тебе как, по двойной ставке или по тройной? Кому еще ты передала экземпляр рукописи?

– Не хами. Вези, как договорились. Я буду ждать тебя на детской площадке возле дома.

Нателка была родом из Подмосковья. Отец – армянин, оставшийся в России после окончания Московского строительного института, прораб. Мать – русская, бухгалтерша. Впрочем, в этой советской обыденности таилось двойное дно.

Как-то Натела скупо поделилась со мной родословной:

«…моя бабушка, Наталья Прокофьевна, рассказывала, будто мой дед родом из Гамбурга. В юности примкнул к коммунистическому движению. Был на короткой ноге с Тельманом, встречался с Лениным и считался в Коминтерне одним из самых опытных нелегалов. Ему поручали самые щекотливые задания. За границей он работал под маской фокусника. Случалось, выдавал себя за опытного алхимика, однако в некоторых европейских столицах его считали скорее искусным фальшивомонетчиком, чем магом и медиумом».

«…был репрессирован, однако за полгода до ареста – то ли что-то учуял, то ли кто подсказал, – дед сделал все, чтобы спасти мою бабку. Заставил ее развестись, взять девичью фамилию и уехать подальше в Казахстан. Там она родила маму и в сороковом году, после смерти Булгакова, вернулась в Волоколамск. Вот тебе роман нарочно не придумаешь, а то, что вы пишете, – мышиная возня…»

«…Валера, наоборот, страдал жуткой словоохотливостью. Он без удержу делился с друзьями тем, о чем следовало бы помолчать. Такого рода исповеди давались ему легко и беззаботно. Они его вдохновляли. Он как бы питался ими…

Таких сумасбродов у нас в России всегда хватало. Их можно определить как «без царя в голове».

Сначала сделать, потом подумать.

Он, например, мог заполночь с бутылкой шампанского выскочить на проезжую часть проспекта и, остановив первую попавшуюся машину, предложить водителю выпить за «великого писателя земли Русской» Валерия Пряхинцева.

Впрочем, в студенческую пору мы все были сумасбродами.

Одним из таких сумасбродств являлся «скверный вариант», когда после семинаров в Литинституте мы всей гоп-компанией отправлялись на зады кинотеатра «Россия».