Операция "Драконьи яйца"

Горящие глаза Бачека, как сейчас, стояли перед внутренним взором, как и его собственные удлинившиеся руки с чёрными полосами настоящих когтей. Они были так своевременны тогда, что совсем не напугали его ночью. Напугали сейчас — подживающие полосы на ноге, на боку и на левой щеке.

— Бачек вроде левша, а ответного леща правой дал, — пробормотал Смирна, трогая припухшую физиономию.

Парень осторожно поморщился, чтоб не тревожить, что у него там болело. По-честному-то болело у него всё. И это было как-то… правильно, и вызывало неожиданное внутреннее удовлетворение. Если можно было так сказать про гудящий бубен и от души помятые рёбра.

Он вытянул перед собой руку, рассматривая ничем не примечательную сейчас ладонь, и скривился, поднимаясь с кровати.

Как-то не задалась неделя с самого начала. Как прошение к ректору написал, чтоб Шапежку переодели, так всё наперекосяк и пошло. А ведь умные люди ему говорили, что одевать девушку это к удаче в делах и вообще полезно для мира во всем мире…

Или врали, или ему одному так свезло.

Надо было найти Бачека и спросить, что за безднова хрень с ними вчера произошла. Разговаривать с боевиком до скрипа в стиснутой челюсти не хотелось, но узнать о произошедшем было больше не у кого, поэтому Смирна решил покончить с этим делом сразу, как почувствовал себя лучше.

А ведь ему ещё к Моравицу велено было зайти, как очнётся, припомнил парень и с трудом сдержал болезненный стон.

Бачек нашёлся у сухого фонтана в окружении верных пажей. Староста четвёртого курса боевиков был возмутительно свеж и непростительно бодр. Смирна даже запнулся на выщербленных булыжниках двора, прислушиваясь к себе. Да нет, и нога и бок ныли по-прежнему, хоть уже и не так сильно. А этот скалится во все свои лишние зубы, как ни в чём не бывало.

— Отойдём? — хмуро спросил Смирна, держа стиснутые в кулаки руки в карманах тренировочных брюк.

Недоумки Бачека угрожающе медленно поднялись, и Татович мазнул по ним равнодушным взглядом. Он не сможет справиться ни с одним, вяло подумал Смирна. Его натужный гонор — чистой воды самоубийство, это было сейчас очевидно всем. Тем неожиданней прозвучало в упавшей вдруг на двор тишине:

— Думал, не выползёшь сегодня, а ты ничего, даже разговаривать можешь. Всё-таки самогон — это не твоё.

Двор грохнул оглушающим ржанием.

Бачек говорил так, будто между ними ничего не произошло прежней ночью. Возможно, об этом и не было больше никому известно. Поэтому Смирна просто стоял, дыша неожиданно глубоко, чувствуя, как жар опаляет пострадавшие в драке рёбра, и внутри ширится какой-то угрожающий рокот, и ждал, когда боевику надоест паясничать.

А ведь он всегда был для него примером. Ну пусть не примером, но старшим товарищем, за которым тянуться и подражать ему, если не хотелось, то… в общем, было не стыдно. А теперь, когда он трогал Шапежку руками и мыслями, Смирна даже смотреть на него без напряга не мог. Судороги прошивали тело одна за другой, он с трудом сдерживал их, рвущиеся наружу: одну в печень, другую в голень и на загладочку коленом в нос. И так, пока не отпустят. Судороги.

— Ты, смотрю, опохмелятор ищешь, — негромко сказал Бачек, рассматривая поверх плеча Смирны, притихших парней у него за спиной, потом неожиданно бухнул тяжеленную ручищу ему на плечи, и потащил от товарищей подальше, будто бы обнимая.

С высоты и позиции Татовича на объятия это не проходило ничуть. Скорее, на могильную плиту, какой консервировали склепы. Смирна еле на ногах устоял, да верно злость помогла.

— Что сказать-то хотел? — Бачек остановился, совсем немного не дойдя до Платана, который и вчера был свидетелем их вдумчивой беседы.

Смирна с трудом удержался, чтоб не размять плечи, показывая, как тяжела для него эта "дружеская рука". Да и привлекать внимание свиты Бачека тоже было неумным. Поэтому он просто хмуро стоял рядом с канцлеровским сынком, на всякий случай пошире расставив ноги, если придётся вдруг отражать удар.

— Что такое вчера с нами было? — спросил хрипло, стряхивая всё же с плеча ладонь боевика, которой тот придерживал его на месте.

— Ты об этом… — усмехнулся Бачек. — Я уж подумал девчонку делить пришёл, — и как-то так неправильно прищурился и улыбнулся, глядя холодным колким взглядом, что Смирну тряхнуло одновременно досадой, возмущением и сознанием собственной глупости: кто ему самому та девчонка? У неё он что-то спросил? Обещалась ему? Он её из комнаты сам своими дурными словами выгнал.

И то, как Бачек смотрел на него в этот миг, сказало Смирне многое. Стоит ему согласиться, что пришёл, и что делить, и Бачек будет драться с ним в любом случае, даже если ему самому это не нужно. Семейная вражда обяжет.

Как он об этом вообще мог забыть?

И Шапежку нужно было прятать, зло подумал Смирна. Прежде всего, от него, от Бачека. А ведь если бы Коэн её рядом со Смирной, не увидел, и думать бы в её сторону наверняка б не стал. Слишком она отличалась от девиц, которые ему нравились.