– Красивая?! А как же некрасивая! Возьми тухлую капусту, воткни вместо головы свеклу – вот тебе и мадам Березовская. А худая – на ребрах морковку тереть можно, а задницей одежду шить, коли ушки игольные проделать.
– Вы правы, мсье, ни один мужчина не останется с худой женщиной, чьи ягодицы он может держать в одной руке, – согласилась Шарлотта. – Но во мне вы не разочаруетесь.
– Вот и я подумал, а поместится ли ее задница у меня в руке? – подхватил Артемий Иванович, хотя тогда он не думал вовсе ни о чем, да и не помнил он сейчас, что же на самом деле произошло. – Да как схвачу! А она в воду! С берега дул ночной бриз и она вдруг как поплывет в озеро, словно крыса в ночном горшке! И не тонет! Юбка у ей надулась, как мочевой пузырь после пива, плывет себе да руками машет.
– Чем же махает мочевой пузырь? – спросила Шарлотта, нежно взяв Артемия Ивановича за руку своей красивой рукой с длинными пальцами, унизанными перстнями, сверкавшими на солнце гранями брильянтов.
– Да уж чем-то махал. И кричал на всю Женеву. Я уж и кеглями в нее бросался, и пунктами, и еще чем-то с мудреным названием. Бинт, вы не помните, какое там слово было еще написано?
– Гарнитура, – француз снял соломенное канотье и вытер надушенным платком с монограммой вспотевший лоб.
– И гарнитурами в нее бросался, думал, потонет. Но выплыла, стерва. И что самое то обидное – нет, чтобы тут же извиниться, в участок стучать понеслась!
– Когда мадемуазель Березовская пришла на набережную вместе с полицией, мсье Гурин от них ручкой от печатного пресса еще полчаса отбивался, – добавил француз. – И в участке он дебоширил, насилу мы с Ландезеном его уняли.
– А вы, оказывается, очень темпераментный кавалер, – улыбнулась мадам де Бельфор. – По вам и не скажешь.
– Это еще что! – сказал Артемий Иванович, расцветая от льстивого комплимента. – Вот в Петергофе недавно во время наводнения я спас тайную советницу Стельмах и сам царь мне со своего плеча эту шубу подарил! – Владимиров встал, вновь одел пальто и принял героическую позу, чтобы в самом выгодном свете предстать перед мадам Шарлоттой.
– Будь я русским царем, я наградила бы вас самым высшим орденом, – сказала де Бельфор. – Но я всего лишь простая женщина, и единственное, чем могу наградить вас…
– Это сифилисом, – не удержался Бинт.
– Могу наградить вас своим поцелуем, – закончила Шарлотта, испепеляя негодующим взглядом француза из-под полей своей соломенной шляпки.
Артемий Иванович покраснел от смущения. Рассказывая этой замечательной женщине о своих подвигах и являясь уже почти членом царской семьи, он опустился до того, что повысил какую-то надворную советницу до тайной, а Рубинштейна, истинного владельца пальто, возвел в монаршее достоинство! Тем не менее он с готовностью подставил мадам де Бельфор свою покрытую жесткой щетиной щеку. Шарлотта поняла, что нашла в Артемии Ивановиче уязвимое место и решила ковать железо, пока горячо.
– Я никогда не видела воочию не то что русского императора, но даже нашего президента Лубэ, – сказала она. – Какие же красивые и полные восхищения вашим подвигом слова говорил вам ваш монарх?
Артемий Иванович затравленно оглянулся на присутствующих. Бинт с ехидной улыбкой сидел на пледе, расстегнув пуговицы полосатого пиджака, а мадемуазель Камилла с закрытыми глазами полулежала, пристроив у него на коленях свою кудрявую белокурую головку. Но восхищение мадам де Бельфор подвигами Владимирова было настолько искренним, что он отмел всякие подозрения в розыгрыше.
– В тот день император пригласил меня к утреннему чаю, и когда я пришел, он сидел вместе с императрицей, наследником цесаревичем и прочими своими детьми за накрытым всякими необыкновенными яствами столом. Увидев меня, все встали, и царь с поклоном провел меня к почетному месту во главе стола. «Я хозяин земли русской, – сказал он. – Но даже я склоняю голову перед такими самоотверженными людьми, как господин Владимиров. От Дмитрия Донского и Александра Невского до Суворова и генерала Скобелева не было больше на Великой Руси таких героев.» И вручил мне высший орден Андрея Первозванного с алмазами, мечами, портретами царя и разной прочей херней на голубой Андреевской ленте.
Шарлотта де Бельфор бросилась перед Владимировым на колени и приникла губами к его руке.
– Ну что вы, что вы, я простой и скромный герой, не то что некоторые, – сказал, потупив взгляд, Артемий Иванович. – Мне таких почестев, чтобы руки целовать, не надо.
– Что же мне дозволено будет вам поцеловать?
– Я не могу больше слушать всю эту чушь! – вскричал Бинт и скинул с колен голову задремавшей Камиллы. Шарлотта слишком хорошо играла свою роль и он не мог сдержать охвативших его ревности и раздражения.
– Тогда мы с мсье Гуриным уйдем от вас, – сказала она, с вызовом глядя на француза, красного от возмущения. – Ведь мы прогуляемся с вами к дальнему озеру, мсье Гурин, не правда ли?
– С вами, мадам, я готов прогуляться хоть на край света, – сказал Артемий Иванович, которому за всю жизнь никто еще так удачно не льстил. – А вы, мосье, сидите тут и жрите своих рябчиков!