Операция «Наследник», или К месту службы в кандалах

– Обычный самый, русский. Разве пан знает еще других царей? Государь находится сейчас в Спале и не может охотится без пана Артемия. Даже Черевин уже не может утешить его.

– Что же мне делать? – растерянно спросил Артемий Иванович, в душе которой неугасимая любовь к монарху столкнулась вдруг вот так в лоб со вспыхнувшей с новой силой любовью к женщине.

– Полагаю, что Эстер подождет.

– Тогда немедленно дай мне денег!

– Пфе! Не дать ли еще чего?

– Я должен отправить Асеньке телеграмму! Я два года уже без женщин!

– Не считая несчастной мадам де Бельфор и еще дюжины других, до сих пор не сумевших оправиться от общения с паном Артемием.

– Ну и что! Ну и что! Подумаешь, Февронья! Вовсе и не собирался я на ней жениться.

– Так пан, оказывается, подлец. Напакостил, а женится не хочет.

– Вот и не хочу! Потому что я у ней только столовался, а спал один в дровяном сарае у надворного советника Стельмаха! А то, что я ехал на советнице верхом во время наводнения, то тут и вовсе я ни при чем, можешь спросить у пожарного, который на ветке с факелом сидел.

– Ради Бога, пан Артемий, ни слова больше! – Фаберовский замахал на него руками. – Я хочу сохранить здравый рассудок. Вот вам пять франков, только умолкните!

Обрадованный Владимиров побежал в телеграфную контору, а поляк, воспользовавшись его отсутствием, купил в кассе два билета на Варшаву.

Прибыв туда на следующий день, в пятницу, в Варшаве они не задержались и сразу же уехали на домбровском поезде до станции Олень, а с нее в Томашев, где Фаберовский нашел своего старого приятеля-односельчанина, согласившегося подвезти их в Вапельна Пекло к родной тетке поляка, Ханке Лёньчинской. Фаберовский предпочел бы не заезжать туда вовсе, но они собирались проникнуть в Спалу без всякого приглашения и потому приходилось терпеть неудобства, связанные с общением со старыми знакомыми и родственниками.

Тетя Ханка оказалась шумной говорливой женщиной и Владимиров был просто подавлен ее шипением и цоканьем, едва они переступили порог ее мазанки с соломенной крышей. Поляк, который всегда разговаривал с ним по человечески, то есть по-русски, тоже стал шипеть, цокать и говорить непонятные слова. Они были сразу же усажены за стол, пани Лёньчинская поставила на стол тарелки с супом из квашеной капусты, блюдо с сытным фряки, бруснику с хреном, сметану, крынку топленого молока и яблоки из собственного сада.

Смешанные чувства одолевали Фаберовского. С одной стороны, он давно уже отошел от этого мира, он забыл вкус польской пищи, он даже разучился правильно разговаривать по-польски и тетка отметила, что он говорит с каким-то странным акцентом. Но с другой стороны, приезд в родную деревню вызвал у него такую щемящую ностальгию по своему детству, что впору было кричать в голос.

Чтобы как-то избавится от этого непривычного и неудобного ощущения, он предложил пани Лёньчинской перейти на русский язык, который она неплохо знала, чтобы и Артемий Иванович мог участвовать в разговоре.

– Твой прияцель, Стефан, плохо ест, – сказала она, глядя на измазанное в сметане лицо Владимирова. – Ему потребно оженицься. Може, мы сыщем ему у нас наречону? Ото, дочурка Марковских засиделась в паненьстве, такая деликатка, да и у Косьцинских дзевчина на выдаванье.

– Почему же она засиделась в девках? – заинтересовался Артемий Иванович.

– Мувят, цо она кривая. Но якая ж она кривая, коли око у ней стеклянно! Пред тем он выпадал, но недавно доктор Косинский с Варшавы зробил ей новый, совсем как настоящий. А то, цо сплетничают, як она с ним заплатилась, так то полна бздура. Стоит взглянуть на ее рябое лицо и сразу ясно, цо она порядочная паненка.

– Что-то мне не хочется, – сказал Артемий Иванович. – У вас, госпожа Лучинская, водочки какой нету?

– С водкой каждый дурак на панну Марковскую влезет, – грубо ответила тетя Ханка. – А ты, Стефан, еще не мыслил ожениця?

– Уже. Почти.

– С кем?!

– С женщиной, конечно, – ностальгия в душе Фаберовского стала быстро пропадать, сменяясь привычным раздражением.

– На англичанке он женился, – объявил Артемий Иванович, почувствовал, что угроза женитьбы на кривой и рябой девке миновала и что нужно поддержать товарища. – По безумной любви женился. Даже католичество свое похерил. Он теперь невесть какой веры, а ихней собственной английской.

В воздухе повисло грозное молчание. Фаберовский выругался про себя, что не догадался предупредить Артемия Ивановича, как вести себя в случае появления в разговоре такой щекотливой темы, как религия.

– Ноцовать будете в риге, – сказала наконец пани Лёньчинская и встала из-за стола.

– А полено в риге есть? – спросил Фаберовский.

– Зачем еще? – насторожился Артемий Иванович.

– Под голову положить.

– В сарае возьмешь, – сказала тетя Ханка. – А теперь убирайтесь. И больше на мои очи не показывайтесь! Ренегат!