Иван Тимофеевич, с трудом разлепив заплывшие глаза, посмотрел на вошедшего. Перед ним стоял, заслоняя весь дверной проём и тяжело опершись на резной деревянный посох, толстый эсесовец с капитанскими знаками различия. Присмотревшись, инкассатор не поверил своим глазам. В этом среднего роста, заплывшем жиром седом старике сейчас лишь с большим трудом, но всё же можно было узнать щеголеватого штабс-капитана царской армии, с которым Иван Тимофеевич вместе служил под началом прославленного генерала Баратова в Персии. Потом, правда, судьба-злодейка развела друзей по разные стороны баррикад. И сразу всплыла в памяти их последняя встреча. Тогда в далёком 1919 году Иван Тимофеевич — красноармеец пулемётной роты — неожиданно столкнулся со своим бывшим другом во время жестокого боя с деникинцами за станицу Богатую под Астраханью.
— Ну, что молчишь? Постарел? Ты тоже весь седой как лунь, сразу и не признать. А я смотрю твои документы и всё гадаю. Думаю, неужели ты. Даже рана от твоей шашки на плече снова заныла. Столько лет не давала о себе знать, а тут вдруг разболелась. Что, думал: утонул штабс-капитан в Каспийском море?
— Не такая уж ты важная персона, Вольдемар, чтобы столько лет думать о тебе. Сколько я вас «золотопогонников» на том обрыве положил? Были чинами и повыше, — ответил старший инкассатор сквозь зубы. — А ты что же, теперь под фашистов лёг?
— Я, мил человек, если помнишь — немец, и эту вашу советскую власть душил и душить буду. Вот так-то. А ну-ка, вытащите его на солнышко, хочу поближе посмотреть на дружка своего бывшего, от которого я чуть было смерть лютую не принял, — Шварц повернулся к солдатам и махнул рукой.
Двое ринулись в темноту сарая, и, грубо схватив Ивана Тимофеевича под руки, поволокли к выходу, и бросили к стволу старой яблони. Боль в боку стала настолько сильной, что глаза раненого заволокла кровавая пелена. Сквозь шум в голове до него снова долетел скрипучий голос Шварца:
— Да было времечко. Помнишь, Персию, октябрь 1915-го? Экспедиционный корпус генерала Баратова? Мы ведь с тобой в разведку вместе столько раз ходили. Забыл небось, как по Георгиевскому кресту, да по 25 рублей за взятого «языка» получили. Подумать только! Целое состояние, как тогда нам казалось. Только потом ты к красным переметнулся, предал царя и Отечество. И друга своего бывшего чуть не зарубил на том обрыве.
— Так уж вышло, Вольдемар. Назад теперь ничего не вернуть, — Иван Тимофеевич устало закрыл глаза.
— А я ведь, тогда в 1919-м, несмотря на страшную рану от твоей шашки, по берегу моря до Баку добрался. И, кстати, знаешь, с кем там поручкался? С самим Лаврентием Берией, наркомом вашим. Правда, фамилия тогда у него другая была. Дай бог памяти — Лакербая, кажется. Там в Азербайджане, мы с ним на англичан вместе работали. Должник он мой теперь на веки вечные. Много он тогда соратников Сталина вашего англичанам выдал. Как расставались, со слезами и соплями просил меня не выдавать большевикам его тайну.
— А ты что же? — тихо спросил Иван Тимофеевич.
— А я молчу, только тебе и рассказал секрет этот. Не чужой ты мне всё ж человек. Ты, правда, тоже у большевиков, видать, большой шишкой стал. Гляди-ка: старший инкассатор Смоленского отдела Главювелирторга. Поди много золотишка через твои руки прошло?
— Золотишка-то много, только не моего, а народного, — каждое слово давалось ему с большим трудом.
— Не смеши меня, Иван, откуда у русского народа золото? Всё это наше, кровное, большевиками у нас с тобой отнятое. Впрочем, хватит о прошлом. У меня к тебе всего один вопрос. Вот этот предмет тебе знаком? — Шварц наклонился к Ивану совсем близко, развернул кусок ткани и показал лежащий на ней продолговатый предмет.
Солнечные блики, отражаясь от золотой поверхности предмета, запрыгали у старшего инкассатора перед глазами. По спине ручьями потёк пот. На протянутом инкассатору куске ткани лежал слиток золота из Смоленского банка.
— Нет, — только и смог он выдавить из себя.
— Странно, такие огромные ценности вывозятся из банка, а старший инкассатор ни сном ни духом? А с чего бы это ты тогда из полуторки «тачанку» с пулемётом смастерил, как в старые добрые времена, да не к линии фронта пробивался, а вовсе даже, наоборот, — на запад? Молчишь? Ну ничего, сейчас я тебя разговорю, — Шварц повернулся к солдатам. — Приведите ко мне его девку.
С трудом разлепив глаза, инкассатор вдруг увидел собственную дочь. Бандиты крепко держали её за руки. Спутанные белокурые волосы полностью закрывали лицо девушки, голова бессильно свесилась в сторону. Порванный сарафан бесстыдно открывал девичью грудь со следами кровоподтёков, по обнажённым стройным босым ногам тоненькой струйкой сбегала на землю кровь, смешиваясь с серой пылью на дороге.