Иной раз Савинков все-таки вспоминал, что он политик. И брался осмысливать опыт последних лет. Но делал это в свойственной ему манере: не признавая своих ошибок и, более того, оставаясь в плену мира собственных самодельных иллюзий. Когда-то в самом начале операции «Синдикат-2» Савинков написал статью с этим прекрасным названием. Но ему и в голову не пришло, что его восприятие гораздо страшнее того, что он находил в умах русской эмиграции:
«Я не то чтобы поверил Павловскому, я не верил, что его смогут не расстрелять, что ему могут оставить жизнь. Вот в это я не верил. А в том, что его не расстреляли, – гениальность ГПУ. В сущности, Павловский мне внушал мало доверия. Помню обед с ним в начале 23-го года с глазу на глаз в маленьком кабаке на рю де Мартин. У меня было как бы предчувствие будущего, я спросил его: “А могут быть такие обстоятельства, при которых вы предадите лично меня?” Он опустил глаза и ответил: “Поживем – увидим”. Я не мог думать, что ему дадут возможность меня предать. Чекисты поступили правильно и, повторяю, по-своему гениально. Их можно за это только уважать. Но Павловский! Ведь я с ним делился, как с братом, делился не богатством, а нищетой. Ведь он плакал у меня в кабинете. Вероятно, страх смерти? Очень жестокие лица иногда бывают трусливы, но ведь не трусил же он сотни раз. Но если не страх смерти, то что? Он говорил чекистам, что я не поеду, что я такой же эмигрантский генерал, как другие. Но ведь он же знал, что это неправда, он-то знал, что я не генерал и поеду. Зачем же он еще лгал? Чтобы, предав, утешить себя? Это еще большее малодушие. Я не имею на него злобы. Так вышло; лучше, честнее сидеть здесь в тюрьме, чем околачиваться за границей, и коммунисты лучше, чем все остальные. Но как напишешь его, где ключ к нему? Ключ к Андрею Павловичу (Федорову. –
Это была одна из последних записей в дневнике. И она представляет особый интерес. Обратите внимание: Савинков верит, что, выпустив его из тюрьмы, большевики с восторгом будут наблюдать, как к ним в объятия бросятся сотни его сторонников. Как говорил герой Булгакова, «