Операция "Волчье сердце"

А тем временем капитан подал мне руку, помогая сесть в карету. Я вложила пальцы в широкую шершавую ладонь и даже чуть оперлась на нее, позволяя Лейту мне помочь — помочь действительно, а не номинально, просто потому, что полагается. И сама же удивилась этому — постфактум, уже устроившись на комфортном (особенно после стражевской колымаги) сиденье.

Совсем устала. Можно подумать, не обошлась бы без помощи.

— Куда, госпожа Алмия? — сунул голову в окошко Дуг.

— Домой.

Кучер не удержался, бросил взгляд на Лейта, устроившегося напротив меня, и я запоздало спохватилась, что уже второй раз везу капитана «к себе». Вот уж почва для досужих слухов. Но не оправдываться же перед подчиненными? Еще не хватало. Вздумает распускать язык не по делу — вылетит, и все.

— Я вас не компрометирую, госпожа Алмия? — низкий, слегка насмешливый голос вервольфа всколыхнул внутри целую гамму нечеловеколюбивых (вернее даже необоротнелюбивых!) чувств.

Все-то он видит, все-то замечает. Можно подумать, если я сейчас заявлю — да, компрометируете, он встанет и выйдет! Хотя…

Этот встанет и выйдет.

— Кто меня компрометирует, а кто нет, решаю я, — холодно отозвалась я. — А не мои подчиненные. Впрочем, если вы планируете злоупотреблять моим экипажем и дальше, я выкачу вашему начальству договор аренды. Это все же служебная карета.

Верфольф на это промолчал. И вроде — как всегда, он ведь на все мои шпильки обыкновенно отмалчивался. Но что-то в этом молчании все же неуловимо изменилось. Понять, что именно, у меня пока не получалось, и это слегка нервировало.

А может быть, дело не в нем?

Мне вдруг резко вспомнился короткий, но яркий эпизод на лестнице, сдобренный множеством контрастных ощущений. Испуг, когда каблук предательски скрипнув, соскользнул по расщелине в ступеньке. Инстинктивная попытка удержать равновесие. Краткое чувство почти полета. Изумление, когда я вдруг оказалась вплотную прижата к чужому телу. Сильному. Жесткому. Шерсть под пальцами. И горячее дыхание, опалившее мне губы.

На краткий миг тогда я испытала, казалось бы, давным-давно забытое чувство. Оно быстро смылось злостью, негодованием и раздражением — привычными, нормальными. Но оно все же было.

Смущение.

«Не поддавайся на провокации, Эва!» — одернула я сама себя.

Подумаешь, поймал! Подумаешь, полуголым расхаживал. Чего я там не видела…

Я бросила взгляд на волка, рассеянно поглядывающего на проплывающие за окном дома, поймала ответный, дернула плечом — нет, ничего — и отвернулась. До меня запоздало дошло, что капитан, возможно, просто хочет со мной что-то обсудить, а после тяжелого дня разговоры куда приятнее разговаривать за ужином в домашней обстановке. Даже если это рабочие разговоры. И раз уж я на этот ужин согласилась, нет смысла начинать беседу в карете.

Ладно, Эва, будь с собой честна. Ты согласилась еще и потому, что тебе просто любопытно поглазеть, что из себя представляет логово оборотня.

До дома мы доехали в молчании. Меня подмывало разбавить его светской болтовней, но я выдерживала характер. Не знаю, о чем думал капитан, но не было похоже, что тишина его тяготила.

На лестнице вервольф благовоспитанно пропустил даму вперед, у своих дверей некоторое время повозился с замками и, открыв тяжелую дверь, отступил.

Я замешкалась, внезапно осознав, что добровольно и без поддержки иду не просто в логово оборотня, хуже — в дом одинокого мужчины.

…того самого, которого я последние несколько лет периодически изводила уколами.

…того самого, кому я периодически мелко — а иногда и не мелко! — пакостила.

…того самого, к которому я теперь иду одна и без защиты.

А стоит ли мне вообще туда идти?

И тут эта собака шерстяная внезапно щелкнула зубами у меня за спиной — прямо под ухом! От неожиданности я сделала резкий шаг вперед и сомневаться в разумности сего действа стало поздно, ибо оно уже свершилось.

Я возмущенно обернулась к вервольфу, чтобы высказать все, что я думаю по этому поводу — и оторопела. Он надвигался на меня с совершенно злодейской, глумливой недвусмысленной ухмылочкой…

Сердце ухнуло в пятки, по спине продрало ознобом ужаса, на краткий миг я вообразила, что со мной сейчас будет — и опомнилась.

Нестерпимо захотелось залепить мерзавцу пощечину — но на его лице уже прочно обосновалось всегдашнее безразлично-каменное выражение, тут же сменившееся непритворно-участливым.

Ах ты…

Ах ты!

Я нечеловеческим усилием воли взяла себя в руки, будто это не у меня сердце только что сделало кульбит в желудок, а пульс до сих пор частил, как у зайца, и обронила надменным тоном, прохладным и сдержанным:

— Дурацкая шутка.

— О чем вы, мастер? — фальшиво удивился капитан, и я улыбнулась ему — ласково, как умственно отсталому.

— О том, как вы клацнули зубами.

— Полно вам! Я бы никогда себе не позволил… — и, приняв самое участливое выражение, на которое в принципе была способна его рожа, он вскользь уронил, — Знаете, галлюцинации в вашем возрасте, при вашей профессии могут быть чреваты серьезными последствиями. Да и само по себе — это серьезный звоночек!

Что-о-о?!

В моем возрасте?! Да что он себе…

Ах ты, мерзавец.