Операция «Жизнь» продолжается…

С наступлением сумерек садимся в Курчалое. Считается, что это один из наиболее опасных районов, хотя и равнина. Впрочем, и здесь война тоже сильно замедлила свой бег. Последняя диверсия была в этих местах два с половиной месяца назад. Двадцать третьего декабря на фугасе подорвалась БМП 33-й "питерской" бригады. Снаряд был заложен прямо на полотне дороги и разорвался под самой машиной.

— Сейчас терпимо, — говорит и.о. комбрига полковник Михаил Педора. — Обстрелов давно уже не было. Да и фугасы уже не так часто закладывают — инженерная разведка чистит дороги каждое утро. Но штуки по три в месяц все же снимаем. Как правило, по утрам — ставят ночью. Кто? А черт его знает. Местные, наверное…

Мертвая "бэха", накрытая брезентом, стоит на краю вертолетной площадки. Башня оторвана, днище вывернуто розочкой внутрь корпуса. Острые полосы рваного металла загибаются в небо как раз в том месте, где были ноги оператора-наводчика.

Рядом с ней стоит еще одна, тоже мертвая — сгорела неделями раньше. Тоже накрыта брезентом. Очень похоже на трупы. В разгар боев их также складывали на краю взлетки и также накрывали брезентом. Только было их в десятки раз больше.

* * *

На КПП бригады перед выходом висят два плаката: "Солдат! Не разговаривай с посторонними, это опасно!" И "Солдат! Ничего не поднимай с земли, это опасно!".

— Бывает, что взрывчатку прячут очень искусно, — рассказывает Педора. — Идет боец по улице, смотрит коробка валяется или мяч детский. Он её ногой шась — а там светочувствительный датчик. И полстопы нет. Такие сюрпризы уже специалисты устанавливают.

* * *

Вообще же лучше военных придумывать слоганы и плакаты не умеет никто. В Ханкале уезжающих на зачистки бойцов отеческим напутствием провожает плакат "В добрый путь!"

* * *

Езжу, езжу по Чечне… Нет, все не то. Наверное, и правда война заканчивается. Наверное, мое солдатское чутье на гиблые места меня обмануло. Может, действительно пора открывать тут санаторий? Здесь же уникальные серные источники, чуть ли не все болезни мира можно вылечить в гейзерах равнинной Чечни. Солдатом я вылечился так в Грозном от язв, которые пошли у меня по коже от грязи, холода и нервов. Только тогда к источнику можно было подобраться исключительно ползком. И то стреляли. А теперь на гейзерах построены автомойки, местные делают на бесплатной горячей воде свой маленький бизнес.

Наверное, и вправду — скоро мир.

* * *

В штабе 33-ей бригады находится пост рядового Романа Ленудкина из Питера. Ленудкин не снайпер, не пулеметчик и не мехвод. Ленудкин — компьютерщик. Его пентиум "сотка" стоит в "бабочке" — специальной штабной машине — и работает от бензогенератора.

Когда мы взлетаем, припадаю к стеклу иллюминатора. Снова охватывает ощущение двойственности. Там, в ночной Чечне, сейчас стоит мертвая БМП. На броне еще не отмыта кровь, вытекшая из оторванных ног наводчика. А рядом, буквально в ста метрах, в штабной "бабочке" сидит программист Ленудкин и долбит по клавишам своего компьютера.

* * *

Вертолет зависает над небольшой площадкой на плоской лысине холма под Ножай-Юртом. Секунду-другую машина держится в разряженном воздухе, потом полторы тонны «гуманитарки» берут верх над трехтысячесильным движком. Фюзеляж начинает бить крупная дрожь, двигатель работает с ощутимым напряжением. Почти не сбросив скорости, машина тяжело ударяется в землю. В стойках шасси что-то трещит, по лопастям бежит ударная волна — вот-вот отвалятся.

— Сели, — летчик распахивает дверь, приставляет лесенку. — Видал? А ты спрашиваешь "почему падают". Исправных машин мало, каждую набивают под завязку. Полетная масса предельная, двигатель постоянно работает в максимальном режиме. На зависание сил уже не хватает, не держится тяжелая машина в воздухе. Мы ж каждый раз так — не садимся, падаем. Что там говорить, изношены машины до предела. По тридцать вылетов в сутки делаем…

* * *

В Грозном иду к знакомым по прошлым командировкам разведчикам. Разведбат живет отдельно ото всех, в палаточном лагере. По сравнению с Ханкалой здесь хрущебы. Некогда добро наживать — разведка, спецназ и ФСБ завалены работой по горло. Но все-таки и здесь потихоньку быт обустраивается — появились холодильники, телевизоры, столы-стулья.

Разведчики пьют водку. Первые минуты радуемся встрече. Но все ждут, когда я спрошу. И я спрашиваю: "ну как тут?". И вот уже взгляды тяжелеют, глаза наполняются ненавистью, болью и непроходящей депрессией. Через минуту они уже ненавидят все, включая меня. С каждым словом они погружаются в безумство все больше, речь переходит в горячечную скороговорку — ты напиши, корреспондент, напиши.

— Скажи, почему вы ничего не пишете о потерях? Только в нашем батальоне уже 7 убитых и 16 раненных.

— Война продолжается, мы из рейдов не вылезаем. Сейчас 22 дня в горах провели. Только что приехали. Ночь отдыхаем здесь и завтра снова на двадцать суток в горы.