Операция «Жизнь» продолжается…

— А, не платят тут ни хрена. Смотри, 22 дня умножить на 300 человек — уже шестьсот шестьдесят человеко-дней получается. Это только за этот рейд. Реально в месяц на бригаду выходит тысячи три боевых дней. А в штабе свой лимит: закрывать максимум семьсот. Я ходил, узнавал.

— Самое трудное будет — домой возвращаться. Чего мне там делать, в дивизии? План-конспекты писать? Не нужны мы там никому, понимаешь. А, плевать, дослужить бы свое, получить квартиру и на хрен все.

И вот уже я узнаю в них себя. И снова поле, все то же поле, встает перед моими глазами. И где-то за городом так знакомо долбит в горы одинокая САУшка. И темы для разговоров не изменились ни на слово — голод, холод и смерть. Да тут НИЧЕГО не изменилось! Не обманулся я.

Омут бойни затянут тонкой корочкой показного льда мира. На нем нарисован Президент в разных ракурсах, а для удобства ходьбы проложены ровные бетонные дорожки. Лед пока держит, но может треснуть в любой момент.

А подо льдом второй год подряд спивается обезумевшая от рейдов и крови разведка. И тычется в кромку, и хочет взломать лед и вылезти отсюда, забрать жену, детей и уехать к чертовой матери, начать жизнь заново, без войны, не убивая чужих и не хороня своих. И не может. Приросла к Чечне намертво.

И дедовщина в этом палаточном лабиринте просто махровая, никто не уследит, что делается в брезентовых закоулках. Да никто и не следит. Зачем? Все равно они все умрут. И патроны также отправляются сумками в Грозный, и постоянный зубовный скрежет заливается гекалитрами водки, и также исправно снабжаются разорванным человеческим мясом госпиталя. И страх и ненависть все также правят этой землей.

И все также пахнет солярой и пылью.

* * *

И вот я снова в Моздоке, снова стою на этом поле.

Семь лет. Почти треть моей жизни, чуть меньше. Человек треть жизни проводит во сне. А я — в войне.

И ничего не изменилось на этой взлетке за семь лет. И ничего не изменится. Пройдет еще семь лет, и еще семь и все также палатки будут стоять здесь, на этом самом месте, все те же палатки, и около фонтанчика с водой будут также толпиться люди, и винты вертушек будут крутиться не останавливаясь.

Я закрываю глаза, и чувствую себя муравьем. Нас сотни тысяч таких, стоявших на этом поле. Сотни тысяч жизней, таких разных и таких похожих проходят у меня перед глазами. Мы были здесь, жили и умирали, и похоронки наши летели во все концы России. Я един с ними со всеми. И все мы едины с этим полем. В каждом городе, куда пришла похоронка, умерла часть меня. В каждой паре глаз, бездонных, выжженных войной молодых глаз остался кусок этого поля.

Иногда я клюю на эти глаза, подхожу. Нечасто. Летом. Когда по душной улице проедет грузовик и запах соляры смешается с пылью. И станет немного тоскливо.

"Братишка, дай закурить… Где воевал-то?"

Если завтра война

Задача государства — распространить свое влияние на общество абсолютно. Задача общества — освободиться от влияния государства.

Пока ни общество, ни государство не могут обходиться друг без друга. Государство необходимо нам для предоставления трех продуктов — безопасности, права, свободы. Общество необходимо государству для обеспечения функционирования.

Это теорема.

В СССР у нас главенствовало государство, человек существовал только ради него. Этот путь оказался тупиковым, что и доказала история, закончив его развалом империи.

Но и полной анархии в социуме также быть не может. Это неизбежно приведет к хаосу.

Развития могут достичь только те цивилизации, где найдено наиболее приемлемое равновесие между государством и обществом — то есть между правами и обязанностями. Общество поступается своими свободами ради обеспечения безопасности и предоставляет государству преференции в виде узаконенного насилия.

Это решение.

Временами интересы государства и общества совпадают. Так случается, например, во время войны.