Операция «Жизнь» продолжается…

— Я у Сулима командиром взвода был. У меня в подчинении находилось пятьдесят четыре человека. Когда начались все эти терки с Кадыровым, пятьдесят один тут же перешел к нему. Я остался с тремя. Мне предлагали новую «десятку» и сто тысяч, чтобы тоже перешел. Отказался. Тогда они взяли мою жену. Потом взяли и меня. Две недели держали. Привезли куда-то. Завели во дворик. Там на столе уже инструменты разложены. Наручники, дубинки. Палка такая, с набитыми в неё гвоздями. Требовали сказать, куда я отвез Сулиму трупы. Я про трупы ничего не знаю. Тогда, говорят, мы тебе сейчас эту палку в зад засунем. Засовывайте, не знаю я ничего ни про какие трупы. Приковали наручниками, стали бить дубинкой по почкам. Потом отпустили, дали сутки, чтобы я пришел и показал место. Мне удалось освободить жену — у неё дядя в ОМОНе работает. Отвез её в Дагестан, спрятал. Сам теперь живу на базе в Гудермесе, за ворота не выхожу. Я детдомовец, у меня тейпа нету. Но они адрес жены все равно вычислили. Заставили её написать отказ от дачи показаний. Я тоже написал отказ. Вот так вот…

Говорил он долго, со всеми подробностями. Мы сидели, слушали, открыв рты. Когда он выпрыгнул из кузова, успел лишь спросить:

— Зовут-то тебя как?

— Иса.

* * *

Посреди ночи пленные начинают орать. Руки связали им слишком туго, боль от этого дикая и терпеть они больше не могут. Это серьезно, если доступ крови надолго перекрыть, то может начаться гангрена. Кто-то из чеченцев говорит, чтоб они заткнулись. Андрей Кузьминов подходит и все же развязывает их — никуда не денутся, часовой с автоматом рядом. Пленные начинают стонать во весь голос, трут руки об траву — кисти уже не работают. От холода их колотит. Андрей дает им свой свитер и пачку сигарет. На шум собирается человек пять. Начинается импровизированная комедия с допросом, который Андрей же и проводит. Разговаривает, как с детьми. Но цепочку выстраивает грамотно. Включаю диктофон:

— Резервистом когда ты стал? Когда тебе дали эти жетоны?

— Знаю, жетоны, да…

— Кто тебе их дал?

— Саакашвили…

— Что, сам Саакашвили приехал?

— Я по-русски плохой.

— Сейчас я отдам тебя чеченам, ты не то, что по-русски, ты по-чеченски заговоришь, братан. Оно тебе надо? Ну что, может, начнем говорить по-русски?

— Я не резервист.

— Как тебя зовут?

— Заза.

— А его?

— Тамаз.

— Заза, ну спроси Тамаза. Он же резервист?

Говорят по грузински.

— Что он говорит?

— Он не умеет говорить русский.

— Ну, пусть говорит по-грузински, а ты переводи.

— Если резервист не идешь, Саакашвили четыре год дает. Турьма.

— А что вы должны делать? Приказ какой?

— Приказ кто дал? Он. Саакашвили.

— Сам? Или грузинский офицер, наверное, приехал?

— Да, да.

— Где он, этот грузинский офицер, Заза? Когда он приезжал?

— Прошлый год.

— С прошлого года резервисты?

— Да.

— И оружие вам выдали?

— Да.

— Ну и где ваше оружие, ребят?

— Там оставили. Не дома, там. Где был. Офицер.

— А офицер где живет?

— В городе.

— А как называется город?

— Ну, это… Гори, или как там. Терани (неразборчиво)… Там осталось. Он был, я не был резервист.

— А танки где, Заза?

Говорят по-грузински.

— Он говорит, не было танков.

— Не было танков? А что же нас сегодня, горохом из трубочки обстреливали? У вас приказ какой был?

— Ну, как стройбат, такой войска примерно.

— А что строили?

— Ну, так, работали, лопата.

— Траншеи рыли?

— Окоп, да.

— А где рыли?

— Не знаю. Он резервист. Один неделя был. И назад. Он говорит, нету в американской форме. Никто в село не приезжает.

— Нет, ребят… Не хотите вы говорить. Слушай, Заза, мы же завтра вперед пойдем, да?

— Да.

— А ты думаешь, ты здесь останешься? Бока в «Камазе» отлеживать?

— Да.

— Нет, дорогой. Ты первым пойдешь. Наши солдатики завтра пойдут на штурм, а ты перед ними пойдешь. На первом танке. Будете нашими проводниками. Мы тебя привяжем к носу БМП, тебя и Тамаза, и вас свои же первыми и сожгут. Видел, как сегодня танк горел?

— Да.

— Вот завтра в таком же танке ты гореть будешь. Вот до рассвета несколько часов осталось, вот вам несколько часов и жить. Хочешь этого?

— Да, да!

— Правда хочешь?

— Да! Хочу!

— Ну, завтра пойдем.

Понятно, что никто их никуда привязывать не будет. Представляю, какая была бы картина по всему миру — русские прикрываются щитом из заложников — мирных жителей. Хотя провалятся сутки со связанными руками в кузове при плюс тридцати тоже то еще удовольствие.

Комедия начинается по новой: «Ну, так, где танки, Заза?» «Лопата Саакашвили дал» Все ржут в полголоса. Какая-никакая, а развлекуха. Впрочем, мне надоедает:

— Оружие в селе есть?

— Да.

— Какое?

— Пулеметы, гранатометы, автоматы.

— Сколько?

— У резервистов.

— Завтра опять стрелять будут?

— Да.

— Где огневые точки? Окопы где?

— Нет окопов. Там деревья. На деревьях эта… стояли. Поселок.

— Откуда стреляли?

— Поселок.

— Резервистов сколько?

— Триста.

— И у всех оружие?

— Да.

— Мне кажется, ты врешь…

— Поселок. На деревья. Там.