Красавец. В пылище с ног до головы. Кривой. Полумертвый. Штаны драные в крови все. Горелыми людьми за километр смердит. И повязка.
Дурковато, наверное, я выглядел ночью посреди Владика в своем полукамуфляже, с трофейным грузинским ранцем за спиной и почти отказавшими, неработающими пакшами.
А может, не снимать? Смотрите, люди, я с войны. Вы ж её хотели. Нюхайте вот.
Накрыло уже дома. Дня через два. Как-то вдруг сразу, одномоментно. Потерял ориентацию в пространстве, замедлилась речь, ушла ясность сознания. Накатывало волнами. Как доехал, не помню. Где ехал — не понимал.
И ведь, главное — не контузило же. Вроде.
— З-з-дра… Здра-авствуйте…Я-я-я… Я-я-я… Я не пил! Вот. Да… Я-я-я… Я-я-я… Я не могу сейчас го-о-о… ворить! Что-то произошло… Да. Мне не-не-не… не бо-о-ольно… Я не пил…
Вот придурок, прости господи.
И потом еще. В закусочной. Встретились с другом. Заказали пива и котлет по-киевски. Принесли.
Котлеты хорошие. Из обжаренного мяса косточка торчит. Маленькая такая.
Дома снял штаны. Впервые за четыре дня. Твою мать! Второй осколок прошел по касательной по левому колену, оставив две борозды миллиметра в два глубиной. Везучий я все-таки человек — словил два осколка от танковых снарядов и оба по касательной. Один в десяти сантиметрах от паха, второй точно по колену. С таким везением да в казино.
В России сто сорок миллионов человек. Интересно, кто-нибудь из них когда-нибудь побывает в благословенном проросийском теперь эдеме Земо-Никози, за который отдано девять русских жизней?
Мошенник из штрафбата
У них была только одна возможность искупить вину перед Родиной. В штатных расписаниях штрафных рот так и писали: «Причина освобождения — убит в бою».
Штрафной батальон. Штрафбат. Даже по своему звучанию — страшное слово. Их всегда кидали в самое пекло. На танкоопасные направления, укрепрайоны или минные поля — туда, где не могла пройти пехота. В атаку они шли без артподготовки, огневой поддержки и пулеметов. Даже карабины им выдавали не всегда. Потому что они должны были искупать вину кровью. И они искупали, своими смертями прокладывая армии путь к Победе.
Фамилии многих из них так и остались неизвестны. Их хоронили в общих безымянных могилах. Те же, кому повезло, и кто выжил, имели право не упоминать в анкетах о своем штрафбате. И они не упоминали. Не рассказывали об этом никому. Потому что еще полвека после войны это считалось позором, клеймом. Зачастую даже самые близкие родственники не знали, что их отец, муж или дед прошел через ад.