Опергруппа, на выезд!

— Табачок у меня свой имеется, — Михеев откинул полу плаща, занес руку к боковому карману, медленно — к кобуре. Два выстрела — и рука Михеева повисла плетью. Он увидел, как опрокинулся навзничь Петр Иванович, и кровь темной струей поползла по его лицу и шее.

— Нехорошо поступаешь, землячок, — ласково улыбнулся Тихомиров и тут же поморщился: — Вот, даже сердце схватило. Хотел угостить тебя, понимаешь, табачком, а ты свой гостинец, вижу, припас… — и он поднял с земли наган Михеева.

Майка рванулась к жеребенку. Михеев вздыбил коня, резко повернул его и спрыгнул в желтеющую густоту ржи. Навстречу поднялись двое. Третий забегал справа. Так и есть, засада. Старые приятели — Рожков и Цветков, а третий — пропойца и скандалист Пчелин, здешний пастух. И вся свора сейчас шла на него, безоружного.

Одно только знал Михеев — недолго им ходить по земле осталось. Главное он все-таки успел — сообщить в райотдел… Раскроется тайна, разберутся…

Заряд картечи прошил тело и свалил его. Потом — удары ножа, второй, третий, и небо закрыла мгла. Он увидел Катерину и дочек своих — «завтра покатаю, завтра… Ищи, Джек, ищи!»

— Сейчас связывать или когда кончится? — спросил, продолжая мелко дрожать, Тихомиров. — Вяжи, Пчелин, вяжи крепче, чтоб не ушел, он — сильный, живучий. Оживет — всем нам крышка. Да ударь еще раз! Во-он, глаза открывает! — и отпрянул в сторону.

Михеев открыл глаза и увидел васильки во ржи, тонкие ноги жеребенка, тот ошалело носился по полю, не слыша жалобного ржания Майки. Завтра, завтра…

Из полевой сумки вытряхивали бумаги. «Акт ревизии — 3851 рубль». Рви! Газета «Северный колхозник», подчеркнуто — «кулаки распоясались…» Рви!

— Глянь-ка, Лексеич, — ахнул Зайцев, — Михеев-то тебя нарисовал! И ведь похож — сказать невозможно!

Тихомиров вырвал листок из блокнота. «Зеленые», — чуял, гад, где паленым пахнет, я давно понял. Рви! В ярости и злобе они разбрасывали бумаги, утащили убитых в лес, в бурелом, а сами устроили у дороги пир. Время от времени Тихомиров подходил к убитому:

— Вроде шевелится, дышит… И все, все видит, все слышит… — и кричал Рожкову и Пчелину:

— Кончай участкового!

И мертвый, Михеев был страшен им. Уже убитого, они опоясали его толстыми веревками в несколько рядов и вывернули руки назад, сорвав с гимнастерки милицейский нагрудный знак.

По земле им оставалось ходить и впрямь недолго. Областной и районный отделы НКВД занялись этим делом вплотную. «Кулацкая месть», — заявила об убийстве газета «Северный колхозник», рассказывая о политической подоплеке этого дела.

«3 июля 1935 года, — сообщала газета, — зверски были убиты Михеев М. Г. и Зудин П. И. Это преступление, носящее характер террористического акта, совершила группа лиц: Тихомиров И. А. — председатель Поддубновского сельсовета, Зайцев Ф. О. — председатель колхоза имени 1 Мая и Рожков И. И. — сын раскулаченного из деревни Еремейцево, хулиган и вор. Занимая должность председателя сельсовета и одновременно колхозного казначея, Тихомиров систематически крал народные деньги, пользовался подлогами. Присвоенные деньги шли на пьянки, в которых участвовал Зайцев, его давний приятель, в прошлом участник восстания «бело-зеленых» в 1918—1919 годах… В ночь, предшествующую убийству, все трое, вместе с ними пьяница Пчелин и сын кулака Цветков ограбили церковь в селе Раслово. Понимая, что преступление будет раскрыто, что участковый инспектор имеет к этому доказательства, бандиты замыслили его убить… Изуродованные трупы были найдены на шестой день.

Ивановский военный трибунал приговорил Тихомирова, Зайцева, Рожкова к расстрелу. Верховный суд приговор утвердил, и он приведен в исполнение. Дело об остальных участниках банды выделено в особое производство».

Прошли годы. Жизнь на берегах Обноры и Учи переменилась. А в Любиме и по сей день помнят Михаила Михеева, беззаветного борца за Советскую власть, за социалистический порядок.