Опьяненная страстью

Она поцеловала его снова, более страстно. Константинос ответил тем же. Лена оторвалась от его губ, потерлась щекой о заросший щетиной подбородок, затем провела губами, языком и зубами по шее, спускаясь все ниже.

«В этом мужчине прекрасно все», — мечтательно подумала она, облизывая коричневый сосок и чувствуя, как он вздрагивает.

Ее пальцы зарылись в густые волосы на груди и животе — о, как ей нравилось все это!.. Она полюбила его — этого сложного, сексуального мужчину с красивыми зелеными глазами, язвительной улыбкой и щедрым сердцем, которое слишком долго было заточено в ледяной оболочке. Ей нравилось быть причиной его улыбок, его столь редкого, но искреннего смеха. Ее возбуждали стоны удовольствия, которые срывались с его губ, когда она облизывала бархатистую головку члена, а затем проводила языком по всей длине.

Лена никогда раньше не стеснялась показывать свое желание к нему, но это был совершенно новый уровень, туманно подумал Константинос, он закрыл глаза, когда она обхватила основание его члена и накрыла его ртом. Между ними уже было все… Но это было что-то другое.

Он простонал ее имя. Должно быть, так выглядит рай.

Лена ускорилась. Прилив удовольствия усиливался. Он был так близко…

Слишком близко. Он хотел прикоснуться к ней. Попробовать ее на вкус… Он не мог насытиться ее вкусом. Ею…

Подняв голову, он запустил пальцы в ее шелковистые волосы и нежно откинул ее голову назад.

Она растерянно посмотрела на него, глаза были одурманены желанием. Ее губы блестели от влаги. — Что случилось?

— Иди сюда, — хрипло сказал он. — Мне нужно поцеловать тебя.

Она поднялась вверх по его груди. Как только их губы соприкоснулись, он уложил ее на спину, затем прижал к себе, чтобы насытиться ею, не только ее запахом и вкусом, но и теплом, которое она излучала, горловыми стонами, которые перешли во вздохи, когда он снял с нее лифчик и обхватил ладонями грудь, криками удовольствия, когда он провел языком по вишневым соскам. Ее чувствительность к его прикосновениям никогда не переставала волновать его, подпитывать его страсть. Он хотел большего. Он хотел всего.

Лена превратилась в скопление нервных окончаний. Каждая клеточка ее тела горела, руки Константиноса оставляли следы ожогов, когда он снимал с нее белье, пламя разгорелось ярче, когда он скользнул языком к нежным складочкам между бедер, а затем подразнил ими самое чувствительное место. А потом перестал дразнить.

Расплавленный жар внутри ее заставил ее застонать от чистого удовольствия, которое он дарил ей. Каждое движение языка подводило ее все ближе и ближе к наслаждению, которого она жаждала. Ощутив приближение оргазма, Лена крепко сжала подушку.

— Боже, да, — простонала она, мотая головой и изгибаясь. — Да, Тинос, да! О да!..

Жар нарастал, кульминация приближалась, но, как только она впервые почувствовала предательское ускорение, он безжалостно отодвинулся от того места, где так отчаянно был ей нужен. Не успела она запротестовать, он скользнул по ней, а затем внутрь, и ее протест превратился в ничто, когда он целиком заполнил ее одним сильным толчком.

Не было никакого наслаждения. Никакого медленного, чувственного нарастания. Не сегодня.

Устремив на нее полные вожделения глаза, Константинос раздвинул ее бедра и, задев своей грудью ее соски, вошел в нее, страстно и дико, он зажег ее плотские желания так же сильно, как свирепую сосредоточенность на собственном лице. Ее нервные окончания загорелись, и затем она выкрикнула его имя, умоляя о большем, еще, еще, когда расплавленный напиток достиг краев, кровь заструилась по венам, и внезапно она утонула в волнах неподдельного блаженства, сопровождаемого ревом кульминации Константиноса.

Лена пролежала на руках у Константиноса, как ей показалось, несколько часов, не в силах заснуть, когда их ребенок проснулся и решил устроить вечеринку у нее в животе. Константинос, должно быть, почувствовал это под рукой, лежащей на ее животе, потому что нежно погладил его. Она думала, что он спит.

Она больше не могла прятаться от собственных мыслей. Тайные страхи, которые она так старалась держать взаперти, переполняли ее, и теперь самый большой страх выплеснулся наружу шепотом:

— Что будет с нами после Рождества?

Она знала, что ей не почудилось. Внезапное напряжение сковало его тело.

С нами…

Ее слова повисли в воздухе на невероятно долгое время, пока его тело не расслабилось. Сиопис нежно потерся щекой о ее волосы.

— Мы что-нибудь придумаем.

Она поцеловала его руку и медленно выдохнула.

Рана от предательства его брата и невесты оказалась настолько глубокой, что она не знала, позволит ли Константинос когда-нибудь себе полюбить ее, но она знала, что у него были к ней чувства, выходящие за рамки потрясающего секса. Он всячески показывал это, и, хотя она боялась, что ведет себя глупо, не могла остановить растущую в сердце надежду на то, что однажды это произойдет…