Опьяненный любовью

Ну что ж, все верно. Гарри ведь отец Гарриет. И вправе знать о дочери.

– Прекрасно. Давай присядем тут, под деревом.

Он подал ей руку, но Пен сделала вид, что не заметила этого.

– Садись, я подстелю свою куртку.

Пен рассмеялась.

– Гарри, это деревня. В этом платье я сидела на земле сотни раз.

Пен села под деревом и вспомнила, что у нее к Гарри есть вопрос, на который она непременно должна получить ответ.

– Зачем ты здесь? Ты сказал, что по поручению герцога. По поводу приюта?

Гарри сел слева от нее так, чтобы она могла видеть его лицо. Оно вновь было напряженным и непроницаемым.

– Приюта?

– Да. Приют – это Дом призрения и поддержки старых дев, вдов, брошенных женщин и их несчастных детей.

Гарри недоуменно поднял бровь.

– Его учредила вдова барона Хавенриджа Джо после самоубийства мужа, – начала рассказывать Пен. – Барон пустил себе пулю в лоб, проиграв в карты поместье Падлдон старому герцогу Грейнджеру. Герцог позволил Джо остаться в поместье и даже ежегодно присылал небольшое денежное содержание.

Стоит ли ей сейчас заговорить о том, что им необходима поддержка от нового герцога?

Нет, пока не стоит.

Гарри кивнул:

– Да, если все так и есть, в таком случае я действительно приехал в Литтл-Падлдон по поводу приюта. Но мы обсудим это потом. А сейчас… – Он обвел рукой то место, где они сидели. – Я хочу узнать все о Гарриет. Почему ты не сказала мне о ней раньше, Пен?

– Потому что…

Воспоминания, которые она пыталась оставить в прошлом, разом нахлынули на нее. Пен закрыла глаза, но от этого стало еще хуже.

Она перевела взгляд на воду.

Ни разу за все время с Гарри она не задумалась о риске забеременеть. Какой же дурочкой она была. Менструации начались у нее довольно поздно, когда ей уже стукнуло шестнадцать, за год до лета с Гарри, и были довольно нерегулярными. У нее не было ни матери, ни сестры, ни даже близкой подруги, у кого она могла бы спросить совета на этот счет. А уж о том, чтобы обсуждать эту тему с отцом, и речи быть не могло.

Когда Пен наконец заметила, что задержка месячных явно затягивается, она подумала, что такой перерыв и неотступно преследовавшее ее тягостное чувство связаны с депрессией. Пен страшно тосковала по Гарри после его отъезда. Он был не просто ее любовником. Он был ее другом, постоянным спутником, особенно в те последние месяцы.

И только заметив, какой мягкой стала ее грудь, а некоторые запахи вызывают дурноту, поняла, что беременна.

– Я очень долго ничего не понимала после того, как ты уехал из Англии. А потом не знала, где ты и как тебя найти. – Пен покраснела. – Но если бы даже знала… – Она запнулась. Ей не хотелось об этом говорить. Ее слова лишь подтвердили бы огромную разницу в их социальном положении. – Я не могла написать тебе, Гарри, потому что… – Ну говори, выскажи все! – Я не умела писать.

Гарри попытался скрыть свое удивление, но оно промелькнуло в его глазах.

– Теперь-то я умею и писать, и читать, – торопливо заверила Пен Гарри, будто оправдываясь. – Научилась, поселившись в приюте. И ты можешь быть уверен, я позаботилась, чтобы Гарриет росла грамотной. – Она не стала скрывать свою гордость дочерью. – Наша девочка очень способная.

Гарри кивнул:

– Замечательно.

Замечательно? Нет, это не просто замечательно, это куда важнее, это возможность для Гарриет не знать многих ограничений в жизни.

Кроме тех, что наложены обстоятельствами ее появления на свет.

– Да и какой был смысл в письмах тебе, даже если бы я и могла их написать? – произнесла Пен с явным вызовом в голосе. – Ты же не мог вернуться домой в разгар войны.

Да и без войны незачем было возвращаться. Единственное, для чего следовало бы приехать, так это чтобы жениться на Пен, избавив таким образом Гарриет от позорного пятна незаконнорожденной.

Но подобное не пришло бы ему в голову, да и ей тоже. Пен всегда понимала – и принимала – свое место в мире и в жизни Гарри.

Гарри пытался побороть раздиравшие его путаные эмоции. Первым делом, гнев от встречи с этим святошей.

«У меня есть дочь. У меня есть дочь уже десять лет без малого, а я об этом ничего не знал».

Он злился на Пен, хотя разум подсказывал ему, что она поступила правильно. Если Пен до самого его отъезда в Европу не знала о том, что беременна, позже ей было бы весьма непросто разыскать его, даже если бы кто-то и согласился помочь ей написать ему. Почти все время войны он был среди врагов. Более того, любое послание на английском, когда он выдавал себя то за француза, то за испанца, означало бы для него катастрофу.

«Но я уже год в Англии. И Пен теперь умеет писать, однако не написала ни строчки».

Кроме гнева его сердце и душу терзала неотступная боль, готовая поглотить его без остатка. Девять лет жизни его дочери прошли без него…

– И потом, моя жизнь была… достаточно сложной, – добавила Пен.

О боже! Его словно окатили ледяной водой. В памяти всплыло многое из того, что уже успело забыться.

– Как воспринял все это твой отец?

Как? Заехал ей кулаком в лицо.

Нрав у мистера Барнса был крутой, особенно в подпитии, что случалось с ним очень часто.

Пен бросила на Гарри быстрый взгляд и опять отвернулась к реке.