Опьяненный любовью

– Я его поцелую, и ему станет лучше. Давай?

Он жаждал прикосновения губ Пен. Но надо охладить пыл, иначе их встреча закончится не начавшись. Гарри боялся, что слишком быстро достигнет пика, несмотря на все попытки контролировать себя.

«Я не должен позволять желанию до такой степени овладеть мной. Я уже не мальчик».

– Ты помнишь, когда сказала это в первый раз? – Он извлек заколку из ее волос. Волосы Пен были такие же шелковистые, как и в то лето.

Пен закрыла глаза и застонала от удовольствия.

– Да. В ту ночь, когда… – Она улыбнулась. – Мы бултыхались в банном пруду.

Гарри извлек еще одну заколку.

Они играли обнаженными в воде, а пруд и баня были освещены одним лишь лунным светом. Они не осмелились даже зажечь свечу, боясь, что кто-то в доме заметит свет и выйдет узнать, что происходит.

– Ты бежал за мной, – напомнила Пен. – И ударился бедром о статую водяной нимфы.

Да, бедром. Это была очень чувствительная часть тела.

Пен облизала губы. Боже! Поступи так любая другая женщина, Гарри подумал бы, что этот жест тщательно продуман, чтобы еще больше завести его, но у Пен он был совершенно естественен.

– И я тогда поцеловала тебя в ушибленное место.

На самом деле не только в ушибленное место. Ее губы соскользнули с бедра на фаллос, а пальцами она не переставала ласкать и возбуждать его. Пен обладала удивительным инстинктом, подсказывавшим ей, каким способом даровать истинное наслаждение.

Гарри вытащил последнюю заколку – роскошные каштановые волосы Пен рассыпались по плечам.

– Да, поцеловала. – Гарри перебирал пальцами ее шелковистые пряди. Он наклонился ближе, и теперь одно лишь дыхание разделяло их губы. – Мне тогда стало намного легче.

Их губы соединились.

Ее кожа была такой мягкой и благоуханной. Он ласкал губами уголок ее рта, целовал висок, касался самого чувствительного места на шее под самым ухом и был вознагражден протяжным стоном наслаждения, эхом отозвавшимся у него в паху.

Пен наклонила голову, словно приглашая продолжать, не останавливаться. Руки ее гладили плечи Гарри, спускаясь все ниже, пока не достигли ягодиц.

– Гарри… О боже! Гарри!

На этот раз застонал он:

– Пен!

Он желал ее так, как никогда раньше не желал ни одну женщину.

Гарри, чуть отступив, протянул руку к пуговицам на ее платье, но пальцы Пен оказались проворнее. В одно мгновение платье упало на пол, и она перешагнула через него.

Должно быть, на лице Гарри промелькнуло изумление, и Пен немного смутилась.

– Я не светская леди, Гарри, – едва заметно улыбнулась Пен. – У меня нет горничной, которая одевала бы и раздевала меня, как куклу. – Она столь же проворно расшнуровала корсет. – Ты разве забыл?

Гарри ничего не забыл. Они никогда не превращали раздевание в ритуал. Желание было слишком сильным, непреодолимым, чтобы позволить им тратить время на прелюдии.

Корсет упал на пол рядом с платьем – Пен стояла перед ним только в туфлях и чулках.

Ее тело было до боли знакомым и в то же время не таким, как тогда, – более статным, более нежным, более округлым.

Пен подняла голову.

– Я сейчас могу снова одеться, и мы сделаем вид, что ничего не произошло.

Гарри услышал легкую дрожь в ее голосе.

– Пен. – Он коснулся ее и ласково провел ладонью вниз до покрытого шелковистыми волосами лона, скрывавшего заветный вход внутрь, путь, по которому Гарриет вошла в этот мир. – Все в твоем теле прекрасно.

– Прекрасно? – Пен звучно рассмеялась. – Видел бы ты меня тогда. На сносях я ходила с громадным, как дом, животом.

– Да, я должен был видеть тебя тогда. И сокрушаюсь о том, что не мог своими глазами наблюдать, как наша с тобой дочь росла у тебя во чреве. Я горюю о том, что так и не увидел, как ты впервые взяла ее на руки. – Гарри задумчиво провел пальцем вокруг ее соска. – И мне страшно жаль, что я не видел, как она берет у тебя грудь.

Пен широко раскрыла глаза. В них стояли слезы. И глаза Гарри увлажнились.

Пен с трудом удержалась от слез, но голос ее предательски дрожал.

– Мне тоже жаль, что тебя не было тогда, Гарри.

Как он мог быть рядом с ней? Он даже не знал, что они зачали ребенка. Каким же малодушным и безответственным он был. Как все отвратительно…

Но теперь в самобичевании смысла нет. Потерянное назад не вернешь, нужно думать о том, как жить дальше. Теперь он безответственности себе не может позволить. Он отвезет Пен и Гарриет в дом в Дэрроу, будет заботиться о ней и о дочери, обо всех детях, которые непременно у них появятся. И Пен до конца дней своих позабудет обо всех своих тревогах.

Ему многое хотелось ей сказать, но тело… Его тело жаждало иного языка – языка действий, который куда убедительнее слов. А желание и непонятное глубинное чувство побуждали Гарри к действию. И он докажет ей, физически докажет, как она дорога ему.

– Пен. – Гарри прикоснулся губами к ее губам, лаская кончиками пальцев грудь. – Давай ляжем.

Глава 11

– Давай.

Будто по волшебству меланхолия Пен сменилась желанием, отчаянным, всепоглощающим, непоборимым желанием. Ее тело десять долгих лет ждало прикосновения мужчины, этого мужчины. И теперь даже доли секунды ожидания казались ей столетием.