Опять двойка. Школьные рассказы

– Не позволяй ей распускаться! – воспитывала меня Танька, зорко следя за моими руками. – Или, хочешь, мы её к твоему боку примотаем? Привяжем чем-нибудь. Какой-нибудь проволочкой колючей.

– Себе язык примотай!

– Не хочешь быть левшой, не надо! – надувала губы Танька. – Для тебя же стараюсь… Ты что, не мечтаешь прославиться, стать знаменитой и ужасно талантливой?

Я мечтала. Так мечтала, что теперь, вслед за Танькой, принялась всё делать левой рукой: есть, решать задачи, подметать пол, рисовать, даже вышивать – гладью и крестиком. Все пальцы себе иголкой исколола. Но это было совершенно неважно. Главное – с каждым уколотым пальцем, и оторванной пуговицей, и разлитым по всему столу компотом во мне прибавлялось таланту. Талант рос во мне прямо как на дрожжах, ширился, распирал, заполнял меня всю – до самой макушки…

– Всё ясно, – сказала Елена Павловна, изучив мою тетрадку по русскому языку. – Ещё одна левша объявилась.

– Не просто левша! Талант! – Танька, настоящий друг, сразу встала на мою защиту. – Скоро блоху подкуёт. «Мону Лизу» нарисует. «Войну и мир» сочинит.

– Ну, «Войну и мир» уже до неё сочинили, – попыталась умерить Танькин пыл Елена Павловна.

– Надо же! – удивилась Танька. – Кто?

– Стыдно ничего не знать про Льва Толстого! – строго сказала Елена Павловна. – И про Леонардо да Винчи тоже. Он с «Моной Лизой» опередил вас лет этак на пятьсот.

– Странно, – пожала плечами Танька и кивнула в мою сторону. – Ну, пусть она оперу напишет. Хотя бы «Щелкунчик».

Танька преданно заглянула Елене Павловне в глаза – мол, это-то она мне разрешит сделать? Или опять будет гнуть своё и привередничать?

– Во-первых, – строго сказала Елена Павловна, – «Щелкунчик» не опера, а балет.

Танька закатила глаза: всё ясно, будет привередничать.

– А во-вторых, у этого балета есть автор!

Танька подняла скептически бровь.

– Чайковский! – объяснила Елена Павловна.

– Левша! – парировала Танька.

– Что? – растерялась Елена Павловна.

– Чайковский был левша, – терпеливо объяснила Танька. – Потому и оперу… в смысле, балет сочинил.

– А что, только левши всё сочиняют? – удивилась Елена Павловна. – А если человек правша, у него никаких талантов быть не может?

– Ха! – сказала Танька. – Откуда?!

И прочитала нам – то есть мне и Елене Павловне – свою знаменитую лекцию о влиянии левой руки на ум, интеллект и прочую гениальность. И ещё о превосходстве этой выдающейся левой руки над бездарной правой ручонкой. Выходило, что, будь Левша не левшой, а правшой, никакую блоху он бы не подковал и вообще бы ничего не подковал – дай бог, чтоб не попал себе молотком по пальцу. К тому же все великие люди: и Чайковский, и Лев Толстой, и даже сапожник дядя Коля, что вечно чинил худые башмаки в тесной будке на углу колхозного рынка, – все они стали талантами и знаменитостями только благодаря своей левой руке, которой они и ели, и пили, и в голове чесали, и в носу ковыряли, и даже дирижировали оркестром, правда, не все.

Я от этой Танькиной лекции дар речи потеряла и рот раскрыла от восхищения: это ж надо, как всё у неё выходило ровно и складно – будто пела по нотам или шарфик Васе вывязывала стареньким бабушкиным крючком.

– Журналы читать надо! – снисходительно объяснила мне Танька. – Толстые такие, с красивой тётей на обложке. Там всё написано!

Она ещё много чего наговорила про удивительные способности левой руки, и что сама Танька уже почти научилась чистить ею зубы, и какое её ждёт великое будущее, и меня, конечно, ждёт, если я буду всегда её слушаться и не перечить ей ни в коем разе…

Елена Павловна внимательно выслушала Таньку, вздохнула и поправила на носу очки.

– Левая рука – это, конечно, хорошо, – сказала Елена Павловна. – Но мне всё-таки кажется, главное не в этом.

– Ха! – Танька скрестила на груди руки. – Ха! Ха!

– Главное, – не обращая внимания на Таньку, продолжила Елена Павловна, – к какой голове эта рука прилагается.

И поставила нам с Танькой по единице. Чтоб неповадно было из себя воображать.

Мне как-то сразу становиться левшой расхотелось. Тем более что у меня и получалось-то не очень. Поэтому я плюнула на Танькины неуёмные фантазии и стала опять правшой, как и раньше.

А Танька до сих пор продолжает всё делать левой рукой. Ждёт, когда же у неё прибавится ума и таланту.

Опять двойка

– Опять?

– Чего тебе?

– Опять двойка, да? За контрольную?

– Тебе-то что?! Иди куда шла, пятёрочница несчастная! Целуйся со своими пятёрками! Ешь их на завтрак вместе с манной кашей!

Зарёванная Танька сидит на корточках у батареи и со злостью скоблит ластиком красный от стыда дневник.

– Не оттирается, собака! – причитает Танька, утирая грязным рукавом мокрые от слёз щёки. – Чтоб ты сдохла, проклятая двойка! Чтоб ты испарилась! Провалилась! Коростой покрылась!

Тётя Катя, Танькина мама, всегда её за плохие оценки ругает, ставит в угол и иногда даже в сердцах лупит старым драным веником.