Опимия

Больше говорить она не могла, потому что слезы и рыдания перехватили дыхание.

– Нет, Опимия!.. Не плачь, – говорил Кантилий, обнимая ее левой рукой за талию, а правой лаская ее лицо, которое она все еще прижимала к мужскому плечу. – Не знаю, что я тебе должен сказать… Я не смел верить… не мог надеяться… не предполагал…

Слова замерли на устах Луция, кровь резко ударила ему в голову, сердце забилось с чудовищной силой. Нежная тяжесть этой прекрасной головы, этого чудного тела, бессильно повисшего на его руках, наполняла его нервной дрожью.

– Если бы ты мог любить меня хотя бы тысячной частичкой той любви, какую я испытываю к тебе, о Луций, – говорила полным нежности голосом Опимия, не смея поднять на него глаз, – о Луций, любимый мой!.. Тогда… я была бы счастливейшей из женщин!..

– О Опимия! Чудная, самая прекрасная среди римских красавиц, – тихо отвечал Кантилий, обнимая голову весталки и покрывая ее лицо пылкими поцелуями.

– О, люби меня!.. Люби… хоть немножко… хоть чуточку… – шептала девушка, прижимаясь к груди молодого человека и в безумном порыве целуя его.

– Люблю тебя… да… люблю тебя… О божественная девушка!

Глава VI. Ганнибал. – Битва при каннах

– Почему ты все время печален?.. Отчего задумчив?.. После той ночи, когда я подобрал тебя умирающим в Мугонийском переулке, где ты, судя по твоим отрывистым и загадочным ответам, подвергся предательскому нападению, к тебе вернулись силы и отвага, ты уже совсем выздоровел, хотя кинжал убийцы порядочно проник тебе в грудь, к счастью, не задев внутренностей. Так что же с тобой?.. Что тебя печалит?

Так говорил молодой Публий Корнелий Сципион, военный трибун Второго легиона[87] консульской армии, стоявшей лагерем напротив карфагенян на берегу реки Ауфида[88], возле деревушки Канны, в Апулии, обращаясь к Луцию Кантилию, оптионату того же легиона.

– Таков уж мой характер: вечно грустить, о мой дорогой Сципион, – ответил юноша, – не думай о моих печалях.

– А как он красив и привлекателен, наш Кантилий, – рассмеялся молодой центурион Луций Цецилий Метелл, – и удачлив в любви. Может быть, он думает о своей красотке.

– Если только он не думает о своих красотках, – вмешался Квинт Фабий Максим, сын прошлогоднего диктатора, который тоже был военным трибуном, но только в первом легионе. – Хотел бы я посмотреть, удовлетворится ли наш Кантилий одной любовницей.

– Да хватит болтать о придуманных любовницах и несуществующих красотках!.. У меня нет других любовниц, кроме тех, которые бывают у Сципиона в несчастные дни.

– Да, тех, что в Мугонийском переулке, – рассмеялся Сципион.

– Именно так, – ответил Кантилий.

– Как, как?.. Сципион содержит любовниц на счастливые дни и других – на несчастные? – спросил, притворяясь серьезным, Луций Метелл.

– Конечно, – ответил Кантилий. – В несчастные дни он берет их у сводника Меноция, в счастливые он развлекается с прекрасными латинками, воспитанницами его матери.

– О!.. О!.. Ты, кажется, намекаешь на прекрасную Эльбутацию, которая…

– Конечно… Конечно… – сказал Кантилий, обрывая Луция Метелла.

– Хватит… Прошу вас, – в свою очередь прервал их Сципион, – прекратите эту болтовню. Она задевает честь порядочной девушки.

– Да ладно… сменим тему, – сказал Квинт Фабий. – Что нового о Ганнибале?

– Э-э!.. вон он, – и Сципион показал в направлении карфагенского лагеря, видневшегося в четырех милях от частокола, за которым беседовали молодые римские офицеры.

– Кто знает, не готовит ли он нам новую ловушку? – спросил Фабий.

– У него всегда в запасе что-нибудь новенькое, у этого хитрейшего карфагенянина. Все его мастерство, все его искусство сводятся к военным хитростям, – презрительно отозвался Цецилий Метелл. – Хороша эта наука, клянусь двуликим Янусом, наука паяца.

– И… ты на самом деле веришь, Цецилий, что Ганнибал только паяц? – слегка иронично спросил Сципион у молодого Метелла.

– Верю, клянусь Юпитером, я даже в этом убежден, судя по тому, что до сих пор узнал о нем.

– Разбить в пух и прах три консульские армии, разграбить пол-Италии и заставить Рим выставить восемь легионов, мобилизовав в них весь цвет нашего юношества, таких, например, как присутствующий здесь секретарь понтифика, который по закону мог быть освобожден от военной службы, и тем не менее добровольно, из любви к отчизне, оказавшейся в опасности, поспешил записаться в легион… ах да!.. все это игры с шариками… – возразил с иронией Сципион.

– Э… так!.. В этом лагере почитателей у Ганнибала больше, чем врагов!.. Клянусь богами! Я не могу слушать целый день восхваления этому варвару, отважному и удачливому… и ничего больше.