Опимия

Одет он был в великолепный панцирь из тончайшей стали изысканной работы; посреди груди выделялся золотой конь, эмблема Карфагенской республики. Под этот панцирь враг римлян надел кольчугу из стальных колец, спускавшуюся до колен и прикрывавшую ноги и руки, а длинный и крепкий испанский меч висел у правого бока на золотом поясе, охватывавшем талию.

Внезапно Ганнибал встряхнулся от мыслей, повернулся к шатру и позвал мужественным и звонким голосом:

– Миттон!.. Юбар!..

Через мгновение из шатра вышел молодой нумидийский офицер в длинном белом плаще и сказал Ганнибалу на одном из африканских наречий:

– К твоим услугам, непобедимый Ганнибал.

– Скажи моему брату Магону, чтобы он вывел, да в полной тишине, сотню нумидийских всадников к тем воротам лагеря, что смотрят на врага; да чтобы все лошади были черными – скажи ему, чтобы позаботился об этом. Ты и Джискон сядете на коней и будете готовы следовать за мной.

И пока нумидиец удалялся, Ганнибал обернулся к оруженосцу Юбару, неподвижно стоявшему позади него, и сказал:

– Приготовь Алоэ, мою вороную кобылку.

Юбар поклонился и быстро ушел.

Ганнибал вошел в свой шатер, снял с копья подвешенный на него сверкающий стальной шлем тончайшей работы, на золотом гребне которого развевались два снежно-белых пера, и надел на голову.

Затем он снова вышел из шатра, а через несколько мгновений Юбар подвел к нему очень красивую резвую вороную кобылу с совершенными, точеными формами. Ганнибал схватил ее левой рукой, в которой держал поводья из кожи, украшенной головками золотых гвоздей, одним прыжком взлетел в седло и, сдавив бока горячей лошади сильными коленями, в несколько мгновений подскакал к главным воротам лагеря.

Там к нему вскоре присоединился его брат Магон, безумно отважный и очень красивый и высокий молодой человек двадцати семи лет от роду, сидевший на черном африканском жеребце горячего нрава, а за ним виднелись сто нумидийских всадников, среди которых свое место заняли два адъютанта полководца – Миттон и Джискон.

– Следуйте за мной, – сказал им Ганнибал и первым выбрался из лагеря.

Удалившись от вала на две длины полета стрелы, Ганнибал, ехавший первым, быстрой рысью, обернулся к остальным, отставшим от него шагов на сто, и приказал:

– Магон, быстро ко мне, а вы сохраняйте порядок и тишину.

Магон едва тронул шпорой своего африканца, как тот сделал такой прыжок, что из седла выскочил бы любой опытнейший наездник, только не Ганнибал и не Магон, потом перешел в галоп, так что через пять секунд командующий конницей настиг верховного вождя и перевел своего скакуна на рысь, продвигаясь вперед рядом с лошадью Ганнибала.

– В римском лагере, – сказал тот брату, – консулы серьезно разошлись между собой во взглядах, а так как завтра придет очередь командовать Варрону, то не исключено, что он решится выйти на битву с нами.

– Пусть Геркулес, твой покровитель[102], способствует этому! – порывисто вскрикнул пылкий Магон.

– Поэтому я и выбрался в этот час, чтобы разведать вражеский лагерь с этой стороны реки. Если мы вдруг наткнемся на какую-нибудь их турму, выехавшую, как и мы, на разведку, я вернулся бы удовлетворенным, потому что смог бы узнать от них о диспозиции противника.

– Кто знает, осмелятся ли они покинуть свой лагерь ночью?

– После боя, случившегося несколько дней назад между нумидийцами и их конницей, где римляне имели большое преимущество, возможно, они стали смелее и теперь боятся наших конников куда меньше, чем это было месяц назад.

При этих словах Ганнибал остановил свою пылкую лошадь; то же сделал его брат.

Верховный вождь карфагенян щелкнул средним пальцем правой руки, скользнув им вдоль большого пальца до ладони.

При этом звуке Миттон и Джискон, остановившиеся вместе с сотней нумидийцев в пятидесяти шагах позади, галопом поскакали к братьям.

– Слушай меня хорошенько, Джискон: я с Магоном сейчас отправлюсь к римскому лагерю, который ты видишь вон там, внизу, на берегу Ауфида; он находится не далее чем в двух милях отсюда. Ты разделишь нумидийцев на два отряда по пятьдесят человек и введешь их во рвы, обрамляющие с обеих сторон эту дорогу; продвигайтесь по ним осторожно и тихо. Если я вас не позову обычной своей дудочкой, – и он показал Джискону медную дудочку, свешивавшуюся на серебряной цепочке с шеи, – не доходя мили до римского лагеря, остановитесь и ждите меня. Если я и Магон поскачем, бросив поводья, не двигайтесь и не выходите из засады, пока не убедитесь, что можете окружить наших преследователи. И помните, что в любом случае все они мне нужны живыми.

– Хорошо, все будет исполнено, как ты приказал, – сказал Джискон.

– А теперь дай-ка мне свое копье, – добавил Ганнибал.

Джискон протянул копье, у Магона было свое.

Ганнибал и Магон пришпорили своих скакунов и, промчавшись галопом минут десять, оказались в двойной дальности полета стрелы от римского частокола.

– Бодрствуй! – крикнул часовой преторианских ворот, всего в пятидесяти шагах от которых остановились Ганнибал и Магон, прячась за развалинами домика, мимоходом сожженного карфагенянами пару дней назад.