Этот антилиберальный конформизм (в американском смысле этого слова) представляет собой отложенную реакцию против левого конформизма. В 30-х годах большинство либералов верили в то, что действительно существовала преемственность или солидарность между противниками монополий, сторонниками социальных законов и большевиками. Во время Второй мировой войны либералы защищали и прославляли такое единство левых, или прогрессизм, хотя, признавая союзничество с Советским Союзом, они отказывались верить в виновность Элджера Хисса[90]
. Люди, подпавшие под обаяние коммунизма двадцать лет назад, «рекрутировались» в большей степени из среды буржуазии и интеллектуалов, чем из рабочих и подавляемого меньшинства[91].И еще. Европейский интеллектуал, побывавший в Соединенных Штатах, почти повсюду встречает антимаккартистский конформизм, более того, ему не удавалось обнаружить всемогущество маккартизма.
В американском университете того, кто не был антимаккартистом, сурово осуждали коллеги (хотя им и не стоило опасаться за свою карьеру). Но в то же время те же американские профессора иногда не решались высказываться публично по некоторым темам, например о китайском коммунизме. Конформизм антимаккартистов курьезно сочетается с антикоммунистическим конформизмом. Осуждая методы сенатора, они добавляли, что не меньше ненавидят коммунизм, чем он. Интеллектуальное сообщество, почти объединившееся против маккартизма, скрытно испытывало угрозу, которая была нацелена на это сообщество. Часть американского народа, не доверявшая экспертам, иностранцам и идеям и представленная прессой Херста и Маккормика, считает себя преданной вчерашними правителями и угрожает обратить свой гнев против профессоров, писателей, художников, всех ответственных за то, что позволили отдать Восточную Европу русской армии, за поражение Чан Кайши и огосударствление медицины.
Обеспокоенные волной антиинтеллектуализма, эти интеллектуалы тем не менее почти лояльны к Соединенным Штатам. Старый Свет потерял свой авторитет: грубость и вульгарность некоторых сторон американской жизни не идет ни в какое сравнение с концлагерями в гитлеровской Германии или в Советском Союзе. Процветание экономики – лучшая гарантия достижения целей, которыми всегда восхищался левый европеец. Эксперты всего мира приезжают в Детройт узнать, в чем заключается секрет благосостояния. Но какие же европейские ценности заставляют протестовать против американской действительности? Может быть, очарование культуры, которую разрушили машины и осквернил дым промышленных труб? Ностальгия по доиндустриальному порядку побуждает некоторых ученых и писателей предпочесть французскую жизнь американскому образу жизни. Но какова цена этой привилегированной роскоши для большинства людей? А готовы ли европейцы принести ее в жертву производительности, готовы ли воспринять какую-либо дозу американизма для поднятия уровня жизни масс? Глядя из Соединенных Штатов, социалистическое строительство – ускоренная индустриализация под руководством Коммунистической партии, единственного хозяина государства, – приводит, скорее, не к уменьшению, а к увеличению зла технологической цивилизации.
Некоторые интеллектуалы остаются верными традициям нонконформизма и одновременно ополчаются на законы, монополии, маккартизм и капитализм. Нонконформизм не лишен некоторого конформизма потому, что он снова поднимает тему вчерашнего воинствующего либерализма. Американские интеллектуалы в настоящее время занимаются поиском врагов. Одни из них борются с коммунистами и делают своей профессией их поиск повсюду, другие воюют с Маккарти, а третьи одновременно и с теми и с другими, не считая тех, которые за неимением лучшего доходят до разоблачения антикоммунизма. Все они – крестоносцы, преследующие неверных, чтобы предать их мечу.
Великобритания, вероятно, единственная страна Запада, которая разумнее всего относится к своим интеллектуалам. Как однажды Д. Броган (D.W. Brogan) заметил Алену: «Мы, британцы, не принимаем слишком всерьез наших интеллектуалов».