Опиум интеллектуалов

Признается, что в самой Франции миллионы людей верят в событие – такое ужасное, как катастрофа, и такое же волнующее, как праздник, которое перевернет их судьбу. Аргумент, поднимающий на бунт столько христиан-прогрессистов: как отнять у несчастных надежду, которая дает смысл их жизни? – остается бессилен перед духом такой личности, как Симона Вейль, которая не чувствовала, что только вера могла принести жертву истине. Уважая верующих, борются с ошибками.

Сталинская религия мобилизует массы с целью захвата власти и ускоренной индустриализации, она укрепляет дисциплину борцов и строителей, отсылает к идеям революции, а затем к будущему, которое удаляется по мере приближения к нему, к тому времени, когда народ будет пожинать труды своего долготерпения.

Коммунистический режим в Китае, который завершил век потрясений, является, конечно, более эффективным, может быть, более озабоченным судьбой людей, чем предшествующие ему режимы. Напрасно сожалеют, что те же реформы не были реализованы с меньшими издержками, не прибегая к вербовке целого народа или массовым ликвидациям людей. Тем не менее даже в этом случае светскую религию объявляли враждебной.

Тот, кто не верит в Бога, не чувствует неприязни к спасительным религиям, провозглашающим вечные истины: человек не исчерпывает свою судьбу в социальном предназначении. Иерархия управления и благосостояния не отражает этих ценностей; поражение в собственном мире иногда представляет собой дорогу к самым большим успехам, тайное братство объединяет людей, несмотря на борьбу всех против всех.

Тот, кто не верит в марксистское пророчество, должен разоблачить светскую религию, даже если это пророчество повсюду вызывает желаемые изменения. Суеверие пробуждает поочередно и жестокость, и пассивность, а также самопожертвование и героизм, но, в конце концов, скептицизм, смешанный с фанатизмом, войну против неверующих, а в то же самое время оно исчерпывает свою сущность. Оно (суеверие) будет препятствовать взаимопониманию людей по ту и по эту сторону политики до того самого дня, когда, опозоренная «обуржуазиванием» кадров и относительной удовлетворенностью масс, она выродится в обычную идеологию и больше не пробудит ни надежду, ни ужас.

Было бы неверно возражать, что в наше время религия логично становится светской с того времени, когда, согласно доминирующей философии, в рациональной организации планеты разыгрывается судьба человечества. Сам по себе атеизм подтверждает, что не содержит и не отрицает идеологического догматизма. Отделение церкви от государства, основа своеобразного величия Запада, не требует единогласной веры в двойственную природу человека. Оно не требует даже, чтобы большинство граждан продолжали верить в Откровение. Принцип отделения церкви продолжает существовать в век неверия, лишь бы только само государство не считало себя ни воплощением одной идеи, ни свидетелем истины.

Пророчество, может быть, есть душа любого действия. Оно предъявляет обвинение миру и утверждает достоинство разума при неповиновении и ожидании. Когда правители, гордые свершившейся революцией, присвоили себе пророчество, чтобы создать собственную власть и вызвать удивление врагов, возникает светская религия, с самого начала обреченная на бесплодное превращение в ортодоксию или растворение в безразличии. Люди Запада остались слишком христианами, чтобы обожествлять временный мир. Но каким образом советские доктора права смогут проявить свое усердие? Если действительность удовлетворяет живущих в ней, время возмущения и мечтаний прошло. Если эта действительность разочаровывает их, как узнать, не есть ли это дорога к тысячелетнему царству?

Светская религия будет еще какое-то время сопротивляться разъедающему ее противоречию. На Западе она представляет собой лишь этап к исчезновению надежды.

Судьба интеллектуалов

Весьма заманчиво нарисовать на створках диптиха два противоположных, контрастирующих образа интеллектуалов Советского Союза и Франции.

Во Франции многочисленные писатели и эксперты окажутся в стороне: инженеры не признают легитимность и благотворность власти менеджеров или финансистов, литераторы возмущаются интригами политиков и жестокостью полиции. Они чувствуют себя ответственными за несчастья народа: голодающих индийских крестьян, бессовестно эксплуатируемых чернокожих Южной Африки, угнетенных всех рас и классов, бывших коммунистов, преследуемых Маккарти, священников-рабочих, отвергающих решения Ватикана.

В странах народной демократии литераторы и эксперты подписывают резолюции против тех самых людей и событий, которые вызывают гнев их западных коллег: перевооружение Германии, приговор Розенбергам, заговор Ватикана и Вашингтона против мира и т. д. Они сохранили право на возмущение, но в ущерб капиталистическому миру, который у них никогда не было возможности объективно узнать и увидеть. Они говорят «да» окружающей их действительности, они отвергают другую, далекую, тем более что близкая к коммунизму интеллигенция в свободной Европе совершает точно противоположные поступки.