Опиум интеллектуалов

Может ли преодолеть такую альтернативу режим, при котором техника была бы на службе философии? В этом случае писатель будет участвовать в крупном мероприятии, в преобразовании природы и самого человечества. При этом писатель вносит вклад в успешное выполнение пятилетних планов, он работает как шахтер и управляет как инженер. Он не заботится о продаже, которой занимается государство, и не зависит от издателей, для которых не существует коммерческих проблем. Он не чувствует себя рабом потому, что принадлежит к идеологии, объединяющей народ, партию и народную власть. Он не будет в изоляции, с трудом зарабатывая на жизнь своим пером и с суровостью второго ремесла работая редактором. Взамен от него требуется только одна жертва: говорить «да» режиму, говорить «да» доктрине и ее постоянным толкованиям и неизбежным уступкам, которые несут в себе зародыш тотального разложения.

Западный писатель, который отрекся, чтобы добиться успеха, или тот, кто в потемках влачит жалкое существование, издали представляет себе общность с народом, который кует будущее, и спокойствие, которое обеспечивают государственные издательства. Он почти легко соглашается с небезопасностью, которую несут с собой непредвиденные волнения, связанные с чистками, ведь она – обратная сторона ответственности, к которой он стремится. Но как перенесет он обязанность энтузиазма? Герои освобожденного пролетариата воспевают славу своих хозяев. И сколько времени искренность их поддержки будет сопротивляться повинности общественного служения?

Тридцать лет назад Жюльен Бенда́[111] предопределил судьбу выражения: предательство интеллектуалов. Это выражение еще вызывает в памяти резолюции, подписанные самыми крупными писателями и философами, жившими по обе стороны Рейна. Интеллектуалы напомнили солдатам, что они сражались на фронтах – одни за культуру, другие – за цивилизацию, они осуждали варварство врага, не подчиняясь критике свидетельств, они преобразили соперничество силы, похожее на многое, что Европа пережила в прошлом в священной войне. Они придали государственным интересам, народной ненависти четкую артикулированную, якобы рациональную форму. Они не осознали свою миссию, состоявшую в том, чтобы служить вневременным ценностям, истине, правосудию.

И все-таки выводы из дискуссий были невнятными. Жюльен Бенда́ не потрудился описать секуляризацию мысли: большинство интеллектуалов отныне не заботятся о потустороннем мире, они занимаются организацией мира как последней целью. Они указывают цену земных благ, учат национальной независимости, политическим правам граждан, повышению уровня жизни. Даже христиане уступают гипнотическому воздействию имманентности. Если предательство состоит в том, чтобы поднять ценность временного и обесценить вечное, интеллектуалы нашего времени все являются предателями. Оторванные от церкви, они стремились к овладению природой и к власти над себе подобными.

Каким образом интеллектуалы смогут избежать противоречий и порабощения при их деятельности, смешанной с проповедничеством и с историческими конфликтами? Когда они остаются верными своей миссии, а в каких случаях предают ее? Дело Дрейфуса послужило Жюльену Бенда́ идеальным примером. Интеллектуалы, защищавшие невинного, осужденного ошибочно, подчинялись закону своего государства, даже если они подрывали авторитет Главного штаба и силы армии. Интеллектуал должен питать уважение к истине, ставя ее выше величия и родины, но он не должен удивляться, что король судит об этом по-другому.

Не все знаменитые судебные дела ведутся по типу дела Дрейфуса. Когда две нации воюют друг с другом, когда растущий класс стремится занять место вчерашнего привилегированного класса, как высказывать правду и вершить правосудие? Предположим, что явная ответственность центральных империй в развязывании Первой мировой войны была намного больше, чем Антанты, но есть сомнение, что интеллектуал как таковой должен был выносить вердикт. Так же как причины начала войны приводят к результатам победы. Почему же немецкие интеллектуалы не смогли искренне поверить, что победа рейха в результате послужит высшим интересам человечества?

Ценности, выраженные в абстрактных понятиях, редко позволяют выбрать между партиями, режимами и нациями. Если мы исключаем сторонников насилия ради насилия, отрицатели разума, пророки возврата к жертвенному животному, каждый лагерь – все воплощают свои ценности, и никто не удовлетворен всеми требованиями духовных лиц.