Опиум интеллектуалов

Советский Союз продолжил традиции царизма, открывавшего высокопоставленным лицам из некоренных народов доступ в аристократический круг имперского государства. Благодаря Коммунистической партии это поддерживало единство многонациональной элиты. Взамен предоставления советского гражданства представителям многочисленных национальностей от них требовалась лояльность государству и принятие господствующей идеологии, не отказываясь от своего происхождения.

Две великие державы пришли к соперничеству вследствие вакуума их могущества после окончания Второй мировой войны при создании наднациональной системы. Преобладание в НАТО Соединенных Штатов, поставлявших союзным войскам вооружение, стало единственным уравновешивающим моментом советского блока. Маршал Рокоссовский был командующим в Польше, поскольку советские руководители сомневались в польской благонадежности, а советские войска стояли в сердце Германии. Огромная территория, ставшая любимой темой теоретиков Третьего рейха, представляла собой две стороны железного занавеса, но только в военном представлении.

Сомнительно здесь использовать имперский термин. Нет ни малейшего намека на атлантический патриотизм, и почти не верится, что советско-русский будет широко распространяться в странах-сателлитах, кроме небольших коммунистических территорий. Теоретически наднациональная система, объединенная триумфом общей веры, отступается сама от себя при изоляции одних стран от стран народной демократии. Не намного легче стало путешествовать из Румынии в Польшу, чем из Польши во Францию. Москва организовала обмен товарами между Китаем и Восточной Германией, но создала множество препятствий для перемещения людей. Странам народной демократии придается подобие независимости, но каждая из них замыкается в пределах собственных границ, как будто государство, созданное для тотального планирования, должно быть закрытым, даже по отношению к своим союзникам.

Так же, как господство другой расы или другого языка, чрезвычайные неравенства условий существования находятся в противоречии с духом новых времен. Чудеса науки придавали нищете скандальный характер. Несомненно, что промышленность должна была вскоре устранить пережитки тысячелетней бедности. Будет отличаться только выбор средств. Идеал общественного сообщества колеблется между моделью равновесия, создаваемой всеми, но не являющейся объектом осознанной воли, и моделью процветания для всех, благодаря всеобщему плану и ликвидации эксплуататоров.

Либерализм и социализм продолжают внушать свои утверждения и вдохновлять борьбу мнений. И становится все более неудобно преобразовывать такие предпочтения в доктрины. В западном мире имеется множество социалистических институтов. Но чтобы реально улучшить положение людей, больше нельзя рассчитывать на коллективную собственность или планирование.

Технический прогресс не оправдал надежд: вероятно, в нашем веке он будет развиваться еще быстрее. И может быть, через несколько лет или десятилетий прогресс преодолеет ограниченность в продовольствии. Но мы лучше знаем эту цену и ограничения. Технократические общества часто бывают воинственными, они избавляют человека от оков бедности и слабости, подчиняют миллионы трудящихся логике крупносерийного производства и стремятся превратить человека в материал.

Ни оптимист, воображающий себе братство с помощью изобилия, ни пессимист, представляющий абсолютную тиранию, воздействующую на сознание с помощью инструментов коммуникации и пыток, не были опровергнуты всем опытом ХХ века. Диалог между ними, начавшийся еще во времена появления первых заводов, продолжается и в наше время. Он не принимает вид идеологической дискуссии потому, что каждая из оппонирующих сторон больше не относится ни к одному классу, ни к одной партии.

Последняя значительная идеология возникла из совмещения трех элементов: ви́дение будущего соответствует нашим устремлениям, связь между этим будущим и одним общественным классом, вера в человеческие ценности после победы рабочего класса благодаря планированию и коллективной собственности. Вера в социально-экономические достоинства техники начинает утрачиваться, и совершаются напрасные поиски класса, который принесет с собой радикальное обновление институтов и идей.

Пока еще достаточно популярная теория классовой борьбы является ложной вследствие противозаконного уравнивания: соперничество между буржуазией и пролетариатом по существу отличается от соперничества между аристократией и буржуазией.

Падение французской монархии и кровавые события республики, совершенные фракциями и террором, превратились в подвиг Прометея. Гегель поверил, что видел мировой разум, гарцующий мимо него на коне, воплощенный в случайном офицере, которого короновал бог войны. Маркс, а затем Ленин воплотили мечты якобинцев, активного меньшинства, которое замесило народное тесто, миссионерский орден на службе социалистической революции. И нет сомнений, что пролетариат завершит дело революции.