Католическая вера совместима с симпатией к передовым партиям, к рабочим движениям, к планированию, она совместима с марксистским пророчеством потому, что последнее видит в историческом становлении путь к спасению. Освобождение, к которому стремятся коммунисты, согласуется с объективным Писанием. Несмотря на цену, которую придется заплатить, оно (освобождение) не является нелегитимным и в некоторых случаях предпочитает революционную жестокость медленному продвижению реформ. Но идеальное освобождение не кажется условием всякого прогресса и отмечает первый этап искупления только в чисто религиозной интерпретации событий. Коммунисты, со спокойной душой представляющие себя атеистами, воодушевлены верой: они только намерены разумно организовать разработку природных ресурсов и жизнь в целом, они стремятся к управлению космическими силами и обществом для того, чтобы разгадать тайну истории и обратить размышления на превосходство человечества, вполне довольного собой.
Идеальное освобождение очаровывает левых католиков в той мере, в какой оно выражается в терминах, заимствованных из христианской традиции. Оно обольщает экзистенциалистов потому, что им кажется, будто пролетариат предлагает мистическое сообщество философам, которых неотступно преследует одиночество сознания. Идеальное освобождение очаровывает и одних и других потому, что оно сохраняет поэзию неведомого, будущее и абсолют.
Христиане-прогрессисты, в точном смысле этого слова, не слишком многочисленны во Франции. Еще меньше их за ее пределами. Многие французские католики являются гошистами – левыми. Но речь идет именно о французском явлении. Что касается революционной фразеологии философов-экзистенциалистов, у нее нет аналогов ни в одной из стран Запада. Можно было бы сделать вывод, что ностальгия по идеальному освобождению, презрение к реальному освобождению меньше характеризует атмосферу Франции, чем Парижа.
Несмотря ни на что, я не уверен, что это явление не имеет смысла даже за пределами квартала Сен-Жермен-де-Пре. Попытка идеального освобождения – это возмещение разочарования, которое вызывает реальное освобождение. Эта попытка ограничена узким кругом, но я боюсь, что разочарование будет расширяться. Рабочие западных стран присоединяются к числу мелких буржуа, и они не принесли обновления цивилизации, скорее, они способствовали распространению обесцененной культуры. Настоящая фаза может быть переходной и не может не оттолкнуть интеллектуалов.
Теоретики рабочего движения разработали в XIX веке три системы, которые можно было бы, упрощая, назвать так: система революции, система реформы и система революционного синдикализма. Первая удалась в России и в Китае, вторая – в большинстве западных стран, а третья – нигде. Последняя, наиболее привлекательная на взгляд многих, допускала революцию на рабочем месте, совершенную самими сознательными рабочими, гордыми своим классом и отказавшимися подчиняться патернализму капиталистов или смешиваться с мелкой буржуазией. Но нигде рабочие не брали на себя управление производством. По-другому и быть не могло.
Технический прогресс расширил роль исследовательских бюро и администрации, от инженеров потребовалось повышение профессионализма и компетенции, сократилось число простых операций, но увеличилось количество рабочих со специализацией, для которых достаточно было нескольких недель обучения.