Опиум интеллектуалов

Такой синтез всегда был более соблазнительным, чем строгим. Те, кто не проявляет благосклонности, с трудом признают совместимость между внятным характером исторической всеобщности и материализмом. Они понимали конечное совпадение между идеальным и реальным на протяжении такого же длительного периода времени, в котором сама история приходила к развитию сознания. Метафизический материализм, так же как и исторический материализм, делает странным, если не противоречивым, такое сочетание необходимости и прогресса. Отчего такое возвеличивание в мире, связанном с естественными силами? Почему история, развитие которой управляется производственными отношениями, должна привести к бесклассовому обществу? Почему это учение и экономика приводят нас к уверенности, что утопия реализуется?

Сталинизм усложняет внутренние трудности марксизма, делая акцент на вульгарном материализме и, более того, удаляя всю картину исторической эволюции. Священная история, которую марксизм высвобождает из серости общеизвестных фактов, проходит от примитивного коммунизма к социализму будущего: поражение частной собственности, эксплуатация, борьба классов были необходимы для развития производительных сил и восхождения человечества к высшей степени мастерства и сознания. Капитализм ускоряет собственную гибель, накапливая средства производства вместо справедливого распределения благосостояния. Ситуация, при которой произойдет революция, будет беспрецедентной: огромное количество жертв, незначительное число угнетателей, чрезмерно возросшие производительные силы и т. д. По ту сторону этого перелома идея прогресса станет актуальной. После пролетарской революции для социального развития больше не потребуется политической революции.

Во время немецкой социал-демократии и II Интернационала теория саморазрушения капитализма перешла к сущности догмы. Эдуард Бернштейн[48] был обвинен в ревизионизме Всемирным съездом Интернационала потому, что он засомневался в ключевых аргументах этой теории (сплочение). Но догматизм не простирается дальше теории и стратегии, которые за тем следовали (революции в смысле диалектики капитализма). В повседневных действиях внутренние идейные разногласия каждой партии или между национальными партиями остаются легитимными: тактика не относится к священной истории. Она больше не проходит даже в сталинском режиме.

Революция 1917 года в России, поражение революции на Западе создали непредвиденную ситуацию, которая сделала неизбежным пересмотр доктрины. Остаются относительные понятия о структуре истории. Но поскольку пролетарская партия впервые победила там, где не выполнялись условия зрелости капитализма, и признано, что развитие производительных сил не предопределило ни единого шанса революции. Продолжают провозглашать, что шансы революции сокращаются по мере развития капитализма. Пришлось смягчить тезис: революция производится в форме революций, которые разгораются по воле многочисленных обстоятельств. Движение, которое идет от капитализма к социализму, сливается с историей партии большевиков.

Другими словами, чтобы примирить события 1917 года с доктриной, надо было отбросить идею, что история проходит одни и те же этапы во всех странах, и заявить, что русская партия большевиков была достойна пролетариата. Взятие власти партией (или национальной партией, ссылающейся на русскую партию) представляет собой воплощение подвига Прометея, с помощью которого угнетенные сбрасывают свои цепи. Каждый раз, когда партия завоевывает государство, революция развивается даже в том случае, если пролетарии во плоти не узнают себя в своей партии и революции. При III Интернационале это и есть определение мирового пролетариата и русской партии большевиков, которая представляет собой первичный объект веры. Сталинский или маленковский коммунист – это прежде всего человек, который не видит разницы между созданием Советского Союза и причиной революции.