Опиум интеллектуалов

A fortiori (тем более) этот способ оценки становится скандальным, если суд живых людей прибегнет к ней против других живых людей. Интерпретация с помощью последствий в перспективе победителя завершается худшей несправедливостью. Ошибка стала бы задним числом предательством[59]. Ничего нет более лживого: моральная или юридическая оценка поступка не изменилась в процессе последующих событий. Заслуги или провинности людей, которые вызвали перемирие 1940 года, не отделяются от вызвавших их факторов. Если не хочется учитывать намерения, надо рассматривать преимущества и риски перемирия, преимущества и риски противоположного решения такими, какими они были в 1940 году. Тот, кто надеялся, что перемирие оставляло Франции лучшие шансы, без вреда союзническому делу, может быть, он ошибался. Его ошибка не превратилась в предательство в результате победы союзников. А тот, кто хотел перемирия, чтобы избавить страну от страданий или чтобы подготовиться к новой битве, не был предателем и не становится им. Тот же, кто хотел перемирия, чтобы перекинуться в другой лагерь, был предателем по отношению к Франции с того самого момента. С 1939 по 1945 год.

А если Германия захватила Францию, то голлисты были предателями, а коллаборционисты стояли у власти? Так оно и было на самом деле. Коллаборационисты и голлисты мечтали о двух разных, несовместимых Франциях, между которыми должны произойти битвы, проведенные в основном другими людьми. Событие было осуждено[60]. Одни и другие согласны с этим мнением, которое, впрочем, высказывает дело, чем право. Когда начинается смертельная борьба, больше не говорят о трибунале, но о типе оружия.

Борцы всегда имели тенденцию обсуждать поведение других в их собственной системе восприятия. Если бы коллаборционист думал, как голлист, он был бы, очевидно, нехорошим человеком. Признавать неопределенность принятых решений, множество возможных перспектив на неизвестное будущее еще не значит ни подавление беспощадных конфликтов, ни избежание обязательств, но означает взятие на себя ответственности без ненависти и при уважении достоинства противника.

Правоверные и идеалисты начинают с выделения поступка действующего лица, его намерений и обстоятельств; они ставят его на место в собственном прочтении событий. А так как они заявляют об абсолютной ценности их цели, обвинение, которое поражает других людей или побежденных, остается безграничным. И пусть они начинают обращаться к моменту принятия решения, и пусть рассматривают обстоятельства: останется все меньше места для произвольных интерпретаций. И пусть они признаются в неведении конца и частичной легитимности противоречивых дел: ведь при этом смягчается суровость догматизма, который рубит от имени истины.

Кто претендует на вынесение окончательного вердикта, тот шарлатан. Или история – это высший суд, и она вынесет приговор без аппеляции только в день Страшного суда. Или совесть (или Бог) осудит историю, и будущее не имеет никакого другого авторитета, кроме настоящего.

* * *

Тридцать лет назад доминирующей в Советском Союзе была школа от имени марксизма, там решали задачу анализировать инфраструктуру, развитие производительных сил и борьбу классов. Эта школа не ведала героев и сражений, она все объясняла глубинными безличными неумолимыми силами. С тех пор возникли нации, войны, новые генералы. В одном смысле речь там идет о счастливом отклике. Общее возрождение прошлого не должно отрицать ни детерминизма машин, ни инициативы людей, ни различных встреч, ни столкновений армий. Но повторение событий в коммунистическом представлении истории приводит к странному миру, где все объясняется непреклонной и вымышленной логикой.

В истории с преобладанием детерминизма сил, производственных отношений, борьбы классов, национальных и империалистических амбиций должна найти себе место каждая деталь событий. Каждому индивидууму присваивается роль, соответствующая социальной ситуации, каждый эпизод преобразуется в проявление конфликта или в необходимость, предусмотренную доктриной. Нет ничего случайного, и все представляет определенное значение. Капиталисты подчиняются один раз и навсегда одной сущности: Уолл-стрит и Сити устраивают заговор против мира и против страны социализма. А мир признаний в виновности, карикатура на историческое пространство социализма – это мир классовой борьбы и тайных служб.