Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

Верховная ставка армии находилась в Ровербелле. Там принял его король. О, недаром этот человек всю жизнь якшался с иезуитами: давая аудиенцию, он не позволил прорваться ненависти, какую всегда питал к якобинцам. Он даже не намекнул, что разговаривает с «бандитом первой категории». Но принял Гарибальди как просителя, как какого-нибудь интендантского офицера, оказавшегося без должности и к тому же поиздержавшегося… Разговаривал с ним почему-то стоя на небольшом коврике, опершись рукой о столик. Бросал вялые реплики. Ни слова, чтобы осведомиться о торжестве оружия итальянцев в Америке. Весь королевский прием свелся к презрительной филантропии властителя, не отказавшего в подачке бедному подданному, но удивленного тем, что его обеспокоили из-за таких пустяков. Ледяная аудиенция закончилась предложением ждать указаний военного министра Риччи.

Выйдя на старинную улочку, Гарибальди даже улыбнулся. Поведение Карла Альберта так глупо, что нельзя почувствовать себя униженным. Видел бы его сейчас покойный Анцани — может быть, записал бы этот визит как подвиг в журнал войны? Вокруг королевской резиденции немощеная площадь и рощица были уставлены фурами, коновязями, артиллерийскими лафетами, всюду скакали верхом офицеры — конечно, непохоже на сельскую ставку в горном краю президента Гонсалвиса, но все-таки потянуло войной. Гарибальди приободрился.

Он не подозревал, что еще ждет его в Турине: по каким скучнейшим коридорам прогонит его дворцовая и штабная камарилья. Больше недели тянулась бессмысленная канитель пустых переговоров в ожидании встречи с военным министром. В юности любое препятствие, казалось, надо преодолевать поверх барьеров. Теперь, общаясь с придворными генералами, с любезно-непроницаемыми чиновниками, мастерами поговорить и отвести глаза, он избрал девизом терпение.

Военный министр, разумеется, давно получил инструкцию из Ровербеллы, но недостойно тянул, и это в часы войны! Зависть к популярности национального героя, к его украшенной сабле вызывала мелкую месть низких людей, изощрявшихся в интриге. Даже король был снисходительнее в подобных обстоятельствах.

Так же как в Монтевидео, в приемной проворовавшегося министра Видаля, здесь все выглядело неподкупно строго. Раза два из приемной в кабинет бесшумно прошмыгнул молоденький адъютант в полуштатском мундире с сорочьими фалдами. Минут через двадцать из дверей прошествовал дряхлый седоусый генерал при всех орденах и регалиях, его сапоги сварливо проскрипели по узорчатому паркету. Гарибальди от нечего делать изучал геральдические щиты из чистого серебра в простенках между высокими окнами и мысленно примерял в руке тяжесть скрещенных мечей за щитами. Еще неподкупнее щитов казалась хрустальная люстра под потолком, и неизвестно, к чему бы тут, отрешенный от злобы дня, толстый глобус на своей дубовой подставке.

Но всему приходит конец. Адъютант пригласил войти. Он прошагал по кабинету, расписанному фресками на античные сюжеты. Низколобый человечек с лицом, заросшим жгуче-черными бакенбардами, приподнялся из-за стола. Любезным жестом очень длинной руки пригласил сесть.

— Я наслышан о громкой встрече в Ницце, — сказал и помолчал. — Представляю, как вас порадовал и воодушевил энтузиазм земляков.

— Это был один из лучших дней моей жизни. Что может сравниться со счастьем возвращения на родину!

Риччи приятно осклабился:

— Ностальгия ужасна. Я испытал ее в Лондоне. Целых шесть месяцев безотлучно при посольстве. И этот туман, сырость, кровавые ростбифы, непропеченные пудинги, кебы с постоянно поднятым верхом. Полгода на чужбине! Казалось, не будет конца. Вы-то можете меня понять.

— Я не был в Италии четырнадцать лет, — заметил Гарибальди.

Риччи выслушал его ответ, склонив голову набок, поигрывая песочницей и гусиным пером. Его длинные пальцы ни минуты не оставались в покое, и в этом чувствовалась какая-то дамская нервозность. В то же время с лица его не сходила казенная улыбка.

— В Бразилии по крайней мере солнце. Думаю, там почти не бывает ненастных дней. В Лондоне меня познакомили с родственником знаменитого Лаваллехи — с генералом Морингом. Вам не приходилось с ним встречаться?

— Я сражался на стороне Риу-Гранди и Восточной республики. Мне было бы трудно познакомиться с роялистом, имперским генералом. Разве только, если бы удалось захватить его в плен. Но храброго Моринга я все-таки видел однажды издали. Это было вблизи озера Трамондей. В жаркой схватке наш волонтер, кажется негр-вольноотпущенник, выстрелом из кремневого ружья раздробил ему руку. Тут-то и закончился очень невыгодный для нас бой с превосходящими во много раз силами противника.

Он с трудом сдерживал себя: неужели нужно ждать неделю, чтобы заниматься болтовней?

Руки министра еще быстрее забегали, еще судорожнее заиграли вещичками на столе, но улыбка сползла, лицо приняло плаксиво-участливое выражение.

— Поранили руку Морингу? Какая жалость! Помню, он прелестно играл на фортепиано. Для светского человека музыкальный талант — удача. Иногда избавляет от необходимости вести пустые разговоры.