Опосредованно

«И вот его ты предлагаешь на роль… второго отца?» – делано ужасаясь, спросил Вова, когда Дмитрий, осведомившись, где бы пописать (именно так он сказал, не про туалет, не где бы руки помыть), удалился. «Не скажу, что он совсем не прав был, – сказал Владимир, – но это же такая отмороженная правота, о которой в данный момент никто не просил. Обычно беседы завязывают, вроде как, что сегодня будете пить? Погода там. Ой, у вас растет малина, а у меня никак не приживется, ну и все такое. Да он сам как бы труп ходячий уже, сколько ему? Ему бы среди внуков уже тусить, а не искать себе приключений».

«Тебе же за такое его книжки и нравились, за эти провокационные штучки».

«Блин, одно – читать эти провокационные штучки. А другое – слышать вместо “здравствуйте”. Он же от Маши может в итоге уйти с выцарапанными глазками своими хитренькими, если так при ней пошутит».

А вообще, все были собраны под три предлога: просто так, посидеть; школа Никиты; поступление девочек и Жени. Третья причина для Лены была настоящая, а остальные надуманные, ей очень хотелось развеять среди пришедших людей всю ту нервозность, что накопилась за время экзаменов, и при этом поделиться радостью, что все так получилось, кончились забеги по репетиторам, ночи перед экзаменами, вечера после экзаменов, баллы, рейтинги. В рейтингах поступавших печальнее всего было смотреть оценки тех, кого Вера самоуверенно называла сельскими медалистами, когда наверху более чем посредственных результатов ЕГЭ торчали три балла за золотую медаль. Лене очень не нравились слова Веры. Лена, во-первых, остро представляла некую деревеньку, откуда не было выхода ни на хорошую школу, ни к хорошему репетитору любого из предметов, она воочию воображала старенькое здание с белыми занавесками, скрипучими полами, старыми деревянными рамами, пришкольным огородиком и туалетом на улице; во-вторых, Вера и сама-то попала на бюджет в консерваторию только чудом творческого конкурса; а в-третьих, Аня на бюджет не поступила, и Лене казалось, что Верины слова задевают Аню тоже. Но нервировать Веру Лена не спешила, потому что отчасти Верина злость объяснялась тем, что Женя поступил в СПбГУ, и парочке, наконец, предстояло настоящее испытание, когда всякие правильные слова верности можно было говорить сколько угодно, однако что будет дальше – не знал никто из них двоих.

Представляя эту вечеринку, Лена отчего-то была уверена, что будет хорошая погода: желтый свет заходящего солнца, чешуйки растущей на участке сосны в стаканчиках с вином, ос, лезущих к мясу, – но прямо с утра пошел угрюмый в своем упорстве не ливень, а такой дождик, вроде как из распылителя, почти незаметно намочивший все вокруг, наполнивший лужу на въезде в участок и еще несколько луж во дворе, из водосточной трубы торчал одним углом книзу треугольник воды. Родители Владимира за неделю отказались от похода в гости, догадавшись о плохой погоде с помощью разыгравшегося ревматизма Владимирова отца, да и Никита только-только отбыл с их дачи, где провел два летних месяца, постепенно дичая на природе, как кошка, и пусть они не высказали эту мысль, но все же им хотелось тишины и хотя бы недельного покоя.

«Ну, будем в доме, господи», – миролюбиво сказал Владимир, прежде чем разжигать уголь на мангале в беседке, но все постепенно подходившие и приезжавшие тянулись к этому мангалу, ненавязчиво напиваясь вокруг дыма древесного и внутри дыма водяного, где-то на границе того места, где эти дымы перемешивались друг с другом.

Сначала появился из такси Дмитрий – сильно облезший и поседевший, но в целом какой-то более облагороженный – длинным плащом, выбритостью, прямоугольными очками, толстой деревянной тростью. Именно тогда состоялся разговор о трупе Никиты.

Затем самоходно пришел физрук с женой и внучкой лет девяти, на которую тут же спихнули Никиту, или она сама с готовностью им занялась, как только увидела. Физрук и Дмитрий почти сразу же обнаружили общих знакомых и принялись выяснять, кто, как и где теперь. «Ты же тот фантаст, да? – спросил физрук, сориентировавшись, – который теперь всякую либерату пишет?» «Ой, я вас умоляю, – отвечал Дмитрий. – Хватит тут линии партии прослеживать без самой партии. Так сложно все стало. При СССР и то проще, вот тебе диссиденты, вот тебе соцреализм, а тут, куда ни сунься, все какие-то недовольные, сорок восемь сортов диссидентства, да верующих, которых не задень, да по способам секса и еды сорта людей. Тут, слыхали, один придурок стишок написал, сел сразу по двум статьям: и за наркоту, и за экстремизм. Если еще не сижу и не за границей, как Вован, что против третьего Мишкиного срока все сопротивляется, значит, не такой я еще и либерал». За это почему-то мужчины дружно выпили, так и не сформулировав тост.