Опознание. Записки адвоката

…Это был, наверное, 87-й год. Я тянул лямку в Тосненской юрконсультации. Что я, петербуржец в третьем поколении, там забыл? Объясню.

Я учился в старом знаменитом питерском учебном заведении. Оно тогда называлось Ленинградский государственный университет имени А. А. Жданова. Закончил его не с красным дипломом, но отнюдь не в последнем десятке – мне нравилось учиться и было у кого. Однако в конце семидесятых даже красный диплом не возымел бы значения. Адвокатура, ради которой я, юный и наивный любитель справедливости, поступал на юридический факультет, была слишком герметичной организацией – вроде монашеского ордена или масонской ложи. «Вдруг» туда было не попасть. Это не была корпорация умных и честных, наглухо закрытая для дураков и негодяев. Процент как первых, так и вторых был там такой же, как в любой другой профессии. Но начальство в лице обкома КПСС и отдела юстиции жестко регулировало численность адвокатских коллегий, городской и областной, полагая, что в первую очередь надо обеспечивать кадрами милицию, прокуратуру и суды. Потому что, во-первых, это важные государственные структуры, впоследствии по недоразумению названные правоохранительными органами; во-вторых, и вглавных, там работают. Адвокатура же – это не пойми что, не пойми зачем, и там не работают, но деньги гребут лопатой. Поэтому зачисление в коллегию, особенно городскую, расценивалось как поистине королевский дар. Удостоиться его можно было только в результате многолетних усилий либо по колоссальному блату.

Когда я окончил университет, кое-какой блат у меня был, но небольшой, его не хватило. Пришлось принудительно отрабатывать три года в областном отделе юстиции, это было нешуточное испытание. Женатый человек, отец семейства, а называется «молодым специалистом» и получает «грязными» 120 рублей в месяц! Но, пожалуй, еще страшнее было абсолютное, беспросветное ничегонеделание, на которое я был обречен своей почти мистической должностью консультанта по правовой пропаганде. Мозг был не загружен совершенно, о душе и говорить нечего. Я погибал. Ноги не хотели нести меня в родное учреждение. Пересекая Дворцовую площадь, где тогда располагался этот богоспасаемый отдел, я ощущал такое сопротивление среды, как будто шел по дну Мертвого моря. Для пропитания семьи и орошения катастрофически сохнущего мозга я метался по цехам, кинотеатрам и рабочим столовым с лекциями «по линии» общества «Знание». Шесть пятьдесят за штуку! В перерывах между метаниями перепечатывал на казенной машинке сонеты Шекспира (для души), а также выдавливал из себя литературно-критические опусы (для извлечения дохода, поскольку их, как ни странно, публиковали). Пасть еще ниже можно было только в запойное пьянство, но от этого Бог и жена уберегли.

По отбытии наказания меня «отпустили» в областную коллегию адвокатов. После положенной стажировки местом работы мне определили Тосненскую юрконсультацию. Я был счастлив.

Как только я, молоденький, полный сил новичок, появился в Тосно, началась не работа даже, а пахота, страда, не затихавшая ни зимой, ни летом. Жуткое количество дешевых или вовсе бесплатных уголовных дел с традиционной неравномерностью распределялось «в пользу» молодых адвокатов, рабочих лошадок. Мне случалось участвовать в трех делах за день! А как же, недоумевал я, насчет того, чтобы знать дело до последней запятой, как учили? Как быть с подготовкой к судебной речи? Адвокат Карабчевский, говорят, в Италию уезжал готовиться к выступлению. И это правильно, ведь речь адвоката должна сочетать в себе тонкий анализ доказательств, образный строй, культурность и убедительность… А как мне быть далее, если моя позиция не совпадает с позицией подзащитного и переубедить его не удается – разве я не должен отказаться от защиты, уступив место другому адвокату? Я задавал вопросы, но вместо ответа коллеги смотрели на меня добрым материнским взглядом. О дитя, читалось в нем, милый несмышленыш! Ты такой наивный… Ну, ничего, образуется. Вырастешь и все поймешь.

Вскоре я действительно стал заправским сельским адвокатом: вел дела в суде, и провел их столько, сколько не проведу за всю оставшуюся жизнь, даже если проживу долго; составлял бумаги для деревенских старушек, а они в благодарность, сверх двух рублей в кассу, называли меня «сыночек» и приносили кто банку собственноручно засоленных грибов, кто свежих огурчиков со своего огорода. Одна такая клиентка притащила трехлитровую банку парного молока, и его пришлось распивать в авральном порядке всей консультацией, чтоб не скисло в жару. Появился у меня и свой сумасшедший – он приходил примерно раз в месяц, задавал бредовые вопросы, а я отвечал на них с серьезным видом, честно глядя в его детские глаза.