Баба Зина в первый раз поднялась с постели после долгой болезни. Угораздило же, мать честная, простудиться, да как еще, в самое лето! Баба Зина была очень слаба. Утром ее ноги, распухшие от водянки, дрожали, но она заставила себя встать, умыться, одеться и даже попить чаю с кусочком хлеба. Это молодые могут валяться сколько влезет, а в ее возрасте залеживаться нельзя – можно не встать совсем… Невестка, понятно, ругала ее за то, что, мол, не дает ни себе, ни людям покоя. Ну и что из этого! Разве Зина не в своем доме, не на своих ногах, не в своей одежде? А что касается еды, так она почти ничего не ест, ей хватает пенсии в тридцать рублей, она даже откладывает на похороны по пять рублей каждый месяц. Невестка от этого просто сатанеет и в один голос со своим мужем, сыном бабы Зины, вразумляет ее, кричит, что ведь поверх земли-то ее всяко не оставят, так что, получается, она совсем выжила из ума. Ладно. Их дело. Баба Зина взобралась на ящик, угрожающе заскрипевший под ней, дотянулась до нижних веток яблони и наполнила яблоками старое цинковое ведерко. Слезая с ящика, она чудом удержать на ногах, но дыхание сбилось, а в глазах потемнело. Отдышавшись, баба Зина обогнула дом, дошла по тропинке до мосточка о трех досках, переброшенного через придорожную канаву, прошептала: «Царица небесная» и ступила на доски. Бог и на этот раз остался с ней, не выдал на осмеяние невестке с мужем, перевел через канаву, как почти что Моисея через Красное море… Оказавшись на обочине шоссе, баба Зина поставила ведерко чуть впереди себя, чтобы всем было видно, опустила руки и стала ждать. Машины неслись мимо нее как угорелые. Еще лет десять назад, вскоре после выхода на пенсию, баба Зина ворчала бы про себя, сопровождая каждый выхлоп вопросом: «Куда тебя черти несут, окаянный? Куда ты, леший, прешь, что даже витамин по сходной цене у себя под носом не видишь?» Теперь баба Зина привыкла и не задавала вопросов. Просто стояла, посматривая влево, на машины, ехавшие по ее стороне дороги. Люди, проносившиеся мимо бабы Зины, большей частью не обращали на нее внимания, а те немногие, кто фиксировал взгляд на гигантской серой матрешке, наверняка задавались вопросом: и как только ей не скучно, как только не грустно бабусе с бессмысленными глазами стоять неподвижно на этой обочине, посреди населенного пункта, название коего мы даже не успели прочесть? Бабе Зине не было скучно, потому что в ее старой голове, обернутой теплым платком, танцевали медленный беззвучный танец воспоминания о прожитых годах. Этим годам, с точки зрения бабы Зины, не было числа. Если бы не дрожь и слабость в ногах, она могла бы стоять так часами, забыв, зачем стоит и что собиралась делать. Пронзительное бибиканье и вспышки света, заметные даже на солнце, вывели ее из оцепенения. Баба Зина вернулась к реальности, всмотрелась и увидела слева от себя маленький «Запорожец», а за ним множество машин, одна больше другой. Машина, шедшая сразу за «Запорожцем», включала и выключала фары, так что получались вспышки. Она же, видимо, и бибикала тонким противным голосом. Несколько дальше баба Зина заметила большой грузовик с красной кабиной. У «Запорожца» сбоку замигал фонарик, маленькая машинка съехала на обочину и остановилась невдалеке от бабули, на расстоянии меньшем, чем от одного столба до другого. Баба Зина обрадовалась. В это время справа от нее, со стороны Любани, послышался гул, а земля под ногами задрожала. Баба Зина отвернулась от «Запорожца», посмотрела туда, откуда ревело, и увидела большую черную машину, состоящую из нескольких частей. «Господи! – подумала баба Зина. – Целый Змей Горыныч!» Однако ревущий автопоезд отвлек ее внимание совсем ненадолго, она опять повернула голову налево, к своим будущим покупателям. В «Запорожце» она разглядела мужчину и женщину. Они были так близко, что баба Зина даже поняла: они разговаривают, а женщина при этом улыбается. Мужчина сделал хорошо знакомое движение – как бы собрался, качнувшись из стороны в сторону, выбить дверь плечом и выйти из машины. Но женщина, видно, остановила его, повернулась к своей дверце и стала искать ручку. Дверца «Запорожца» со стороны обочины приоткрылась. Это было последнее «мирное» мгновение: «Запорожец» с приоткрытой дверцей, правее громадная красная кабина грузовика, еще правее черный зад Змея Горыныча. Все это в фотографической неподвижности баба Зина запомнила хорошо. Она не поняла, откуда раздался грохот, сравнимый разве только с громом небесным. Она не успела понять, почему «Запорожца» вдруг не стало на обочине, он очутился на боку в придорожной канаве, а красный грузовик кинулся на него, как сорвавшийся с цепи кобель, и начал мять и корежить, пока не переехал всеми колесами, которых оказалось ужасно много. Грузовик был непомерно длинным. Сожрав «Запорожец», он ринулся дальше, достиг раздвоенной березы на полпути к дому бабы Зины, ударил в нее, вырвал из почвы, сломав один из стволов, и только тогда замер. Баба Зина хотела крикнуть и всплеснуть руками, но в глазах у нее до черноты потемнело, и она рухнула наземь.