Оппи совсем замерз у открытого окна. Он с силой потянул скрипучую раму вниз и вернулся на свой долго пустовавший стул. Раби повернулся вместе со своим стулом, чтобы опять сидеть лицом к генералу. Гровз вскинул брови; Оппи заподозрил его в мысли о том, что это почти то же самое, что поставить ученых по стойке «смирно».
– На разработку атомной бомбы мы потратили два миллиарда долларов, – сказал Гровз. –
Гровз поднялся со своего мягкого трона, заставив Оппенгеймера и Раби смотреть на него снизу вверх.
– Послушайте меня внимательно, джентльмены: я уже открывал Роберту беспрепятственный доступ к самым тугим денежным мешкам мира и могу это сделать снова – но лишь в том случае, если вся работа будет идти за плотно закрытыми дверями. Согласны?
Оппенгеймер взглянул на Раби. Тот нахмурился.
– Да, черт возьми, – сказал Оппи. – Согласен.
– Ладно, – сказал Раби, глядя снизу вверх на Гровза. – Ладно. – Оппи видел, как взгляд его друга поднимался все выше над головой генерала. – Да смилуется Господь над нашими душами.
Глава 29
Прямым результатом работы Оппенгеймера является наше теперешнее знание о том, что черные дыры играли и продолжают играть решающую роль в эволюции вселенной. После этого открытия он прожил двадцать семь лет, и за это время никогда не говорил о нем и никогда не возвращался к работе над ним. Несколько раз я спрашивал его, почему он забросил это направление. Он никогда не отвечал на мой вопрос, но всегда переводил разговор на какую-нибудь другую тему.
У Оппенгеймера был опыт общения со вздорными детьми: Питеру сравнялось пять с половиной лет, а Тони – тринадцать месяцев. Но, помилуй бог, Лесли Гровзу было пятьдесят, а Лео Силарду в феврале должно было исполниться сорок девять. Оппи в свои сорок два года был намного моложе их обоих и совершенно не желал выступать в роли родителя и служить посредником между генералом и гением, солдатом и ученым, милитаристом и «марсианином». К тому же, невзирая на то, что почти все его общение с Силардом представляло собой сплошной конфликт, он был уверен, что Лео с его проницательностью и изобретательностью необходим им почти так же, как и Гровз.
Теллер однажды сказал Оппи, что по-венгерски слово
Если бы Гровз любил выпить, а Силард был пообщительнее, можно было бы пригласить обоих в Олден-Мэнор, напоить и попытаться подружить их на почве, скажем, любви к сдобным десертам. В конце концов, как однажды Оппи сказал жене, если бы он искренне верил, что способен помочь России и Соединенным Штатам с общим населением в 238 миллионов человек прийти к единому мнению о контроле над вооружениями, то, несомненно, взялся бы и за посредническую миссию ради заключения мира всего лишь между двумя вздорными мужчинами.
Но всякие мысли о тщательно срежиссированном акте сближения испарились, когда Гровз, Оппи и Николс в конце концов покинули временный кабинет Оппи – и, конечно же, почти сразу же они встретились в коридоре первого этажа Фулд-холла не с кем иным, как Лео Силардом в расстегнутой зимней куртке, из-под которой виднелся костюм-тройка.
– Благий боже… – пробормотал Гровз.
– Не совсем, – отозвался Силард, не замедлив шаг.
Исидор Раби уехал в Нью-Йорк уже час назад, а Гровз и Оппенгеймер остались утрясать финансовые вопросы.
– Лео, что вы тут делаете? – спросил Оппи.
Силард ткнул толстым пальцем в другой конец коридора, где находился кабинет фон Неймана.
– Приехал к Янчи. У меня появились кое-какие идеи насчет его вычислительной машины.
В этот момент дверь с номером 113 открылась, и в коридор вышел секретарь фон Неймана.