Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Роберт не ошибался: его брат был намного более зрел, чем он сам в этом же возрасте. Фрэнк унаследовал голубые, как лед, глаза и непослушный вихор черных волос. Долговязый, как и все Оппенгеймеры, он вымахал под метр восемьдесят при весе всего 61 килограмм. Фрэнк во многих отношениях был одарен не меньше старшего брата, но в отличие от него не испытывал постоянного давления безотчетной нервной энергии. Если Роберт подчас напоминал в своих увлечениях маньяка, то Фрэнк источал спокойствие и неизменное дружелюбие. В отрочестве Фрэнк поддерживал отношения с братом дистанционно, в основном через переписку, встречаясь лично только во время короткого отпуска, когда они вместе ходили под парусом. И только в ходе совместной поездки без родителей в Нью-Мексико Фрэнк сблизился с братом, став взрослым.

Братья остановились на ранчо Кэтрин Пейдж «Лос-Пиньос». Невзирая на постоянный кашель, Роберт настаивал на продолжительных поездках верхом по окружающим холмам. Они обходились арахисовым маслом, консервированными артишоками, венскими сосисками, вишневым ликером и виски. В пути Фрэнк слушал восторженные рассказы Роберта о физике и литературе. По вечерам старший брат доставал потрепанный томик Бодлера и вслух читал стихи у костра. Летом 1928 года Роберт также прочитал повесть Э. Э. Каммингса «Огромная комната» о его четырехмесячном заключении во французской тюрьме для военнопленных. Оппенгеймеру нравилась мысль Каммингса о том, что человек, даже если его лишить всего, что он имел, способен обрести духовную свободу в самых суровых условиях. Эта история приобретет для него новый смысл в 1954 году.

Фрэнк Оппенгеймер замечал, что все увлечения брата были непостоянны. Роберт, похоже, делил мир на людей, которые заслуживали того, чтобы уделять им время, и тех, кто этого не заслуживал. «Для первой группы, — говорил Фрэнк, — все было чудесно. <…> Роберт желал, чтобы все и вся в его окружении были особенными, его энтузиазм передавался другим, и они действительно чувствовали себя особенными. <…> Однажды посчитав кого-либо достойным своего внимания или дружбы, он постоянно писал или звонил этому человеку, делал ему мелкие одолжения, дарил подарки. Он не умел быть заурядным. Его рвение распространялось даже на марки сигарет, возводя их в особый статус. Закаты солнца у него всегда были самыми яркими». Фрэнк обратил внимание, что брату нравились люди самого разного склада — и знаменитые, и безвестные, но однажды полюбив кого-либо, он превращал объект любви в героя: «Любой, кто производил на него впечатление своим умом, талантом, умением, скромностью или приверженностью делу, становился хотя бы на время настоящим героем — в его глазах, в глазах самого избранника и в глазах друзей».

Однажды во время июльской поездки Кэтрин Пейдж взяла с собой братьев Оппенгеймеров на конную прогулку в горы за милю от «Лос-Пиньос». Преодолев перевал на высоте 3000 метров, они выехали на луг, примостившийся на склоне Грасс-Маунтин, покрытый густым клевером, синими и пурпурными альпийскими цветами. Желтые и веймутовы сосны обрамляли величественный вид на горы Сангре-де-Кристо и реку Пекос. На высоте 2800 метров на лугу стояла хижина, построенная из полубревен, скрепленных глиняным раствором. Одну стену хижины занимал очаг из обожженной глины, узкая деревянная лестница вела наверх к двум маленьким спальням. На кухне имелись раковина и дровяная печь, но не было водопровода. Единственный подставленный всем ветрам туалет с выгребной ямой находился в самом конце крытой веранды.

— Нравится? — спросила Кэтрин Роберта.

Когда он утвердительно кивнул, Кэтрин объяснила, что хижина и 154 акров пастбища с ручьем сдаются в аренду.

— Хот твою дог! — в восторге воскликнул Роберт.

— Нет. Перро твою калиенте! — пошутила Кэтрин, буквально переведя американское выражение на испанский.

Зимой того же года Роберт и Фрэнк убедили отца подписать договор об аренде ранчо сроком на четыре года и назвали его «Перро Калиенте». Семья продолжала арендовать собственность до 1947 года, когда Оппенгеймер выкупил участок за 10 000 долларов. С тех пор ранчо служило ему личной резиденцией.