Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Вайнберг быстро влился в ближний круг обожавших Оппенгеймера аспирантов. «Он знал, что я, как и все мы, боготворил его», — говорил Вайнберг. В этот круг входили Филип Моррисон, Джованни Росси Ломаниц, Дэвид Бом и Макс Фридман, считавшие Оппенгеймера своим наставником и образцом для подражания. Незаурядные молодые люди, по словам Моррисона, «знали себе цену и считали себя смелыми мыслителями». Все они изучали теоретическую физику. Все участвовали в различных акциях Народного фронта. Некоторые, как Филип Моррисон и Дэвид Бом, не скрывали свое членство в Коммунистической партии. Другие занимали место с краю. Джо Вайнберг, вероятно, тоже состоял в партии, но лишь короткое время.

Моррисон родился в 1915 году в Питсбурге недалеко от дома, где проходило детство Китти Оппенгеймер. После окончания школы он в 1936 году получил степень бакалавра физики Института технологии имени Карнеги. Осенью того же года отправился в Беркли изучать теоретическую физику под началом Оппенгеймера. Моррисон перенес в детстве полиомиелит и прибыл в кампус с ортопедической скобой на ноге. Идя на поправку, маленький Фил подолгу был прикован к постели и освоил скоростное чтение — по пять страниц в минуту. В аспирантуре Моррисон произвел на коллег впечатление широкими познаниями почти во всех сферах — от военной истории до физики. В 1936 году он вступил в Коммунистическую партию. Моррисон не скрывал левых политических убеждений, хотя членство в Компартии не выпячивал. Его коллега по Беркли в конце 1930-х годов Дейл Корсон, например, не знал о членстве Моррисона в КП.

«В то время мы все стояли близко к коммунизму», — вспоминал Бом. Кстати, сам Бом до 1940–1941 годов не питал особых симпатий к Коммунистической партии. Однако после разгрома Франции решил, что если кто-то и мог оказать сопротивление фашизму, то только коммунисты. «Я чувствовал, — говорил Бом, — что этот тренд жив и в Америке. Я считал нацистов тотальной угрозой цивилизации. <…> На тот момент казалось, что по-настоящему с ними борются одни русские. И я начал с большей симпатией прислушиваться к тому, что они говорили».

Поздней осенью 1942 года все газеты писали о Сталинградской битве. Одно время казалось, что окончательный исход войны зависит от жертв, приносимых русским народом. Вайнберг потом говорил, что он и его друзья каждый день страдали вместе с русским народом. «Никто не разделял наши чувства, — вспоминал он. — Хотя мы знали о позорных вещах, происходивших в Советском Союзе, о показательных процессах, мы отводили от них глаза».

В ноябре 1942 года, когда русские перешли в наступление и стали оттеснять фашистов от окраины Сталинграда, Бом начал посещать регулярные собрания партийной организации в Беркли. Обычно на собрание являлось человек пятнадцать. Вскоре Бом сделал вывод, что партийные собрания длятся «без конца и края» и что ни одна из попыток группы «расшевелить кампус» ни к чему не привела. «У меня сложилось впечатление, что собрания были малоэффективны». Постепенно Бом перестал в них участвовать. Однако при этом оставался пылким, активно мыслящим марксистом и продолжал читать классиков марксизма со своими друзьями Вайнбергом, Ломаницем и Бернардом Питерсом.

Фил Моррисон запомнил, что на партийных собраниях часто присутствовало «много тех, кто не являлся коммунистом. Трудно было сказать, кто из присутствующих был членом партии, а кто нет». Собрания часто напоминали студенческие посиделки. Обсуждение касалось, как вспоминает Моррисон, «всего сущего под луной». Как нуждающемуся аспиранту партийные взносы Моррисону назначили в размере двадцати пяти центов в месяц. Моррисон сохранил членство в партии после заключения пакта Молотова — Риббентропа, но, как многие другие американские коммунисты, отдалился от партии после Перл-Харбора. К этому времени он уже преподавал в Иллинойсском университете. Местная крохотная партийная ячейка вместо того, чтобы «разглагольствовать о политике», решила поддержать военные усилия.

Дэвид Хокинс приехал в Беркли в 1936 году изучать философию. Он почти сразу начал водить компанию с аспирантами Оппенгеймера — Филом Моррисоном, Дэвидом Бомом и Джо Вайнбергом. Хокинс встретил Оппенгеймера на собрании учительского профсоюза. На нем обсуждалось бедственное положение скудно оплачиваемых ассистентов преподавателей, и Хокинсу врезались в память красноречие и сочувственная манера Оппенгеймера: «Он говорил очень убедительно, очень аргументированно, элегантным языком, причем был способен слышать, что говорят другие, и учитывать их реплики в своей речи. Он производил впечатление умелого политика в том смысле, что мог подвести итог сказанного разными людьми таким образом, что они в итоге этого обобщения соглашались друг с другом. Большой талант».