Оппортунистка

«Волна» от стены до стены наполнена извивающимися телами. Джим хватает меня за руку и ведет сквозь толпу танцующих, пока мы не доходим до бара. На нас оборачиваются с интересом: что делает такой панк, как он, с цивилкой вроде меня? Я закипаю под их любопытными взглядами и неприязненно смотрю в ответ.

Джим кладет на грязную стойку пятьдесят долларов и заказывает четыре шота текилы. Я готовлю лаймы.

– Ты все еще злишься? – спрашиваю я с улыбкой.

Бармен отправляет к нам по стойке стаканы, и мы ловим их. Джим пожимает плечами.

– Какая разница?

Я вливаю в себя первый шот и закусываю лаймом, чтобы перебить вкус. До чего же текила мерзкая.

– Не хочу, чтобы ты злился. Мы так редко видимся.

Джим моргает трижды, отчего кажется по-настоящему раздраженным, а потом целует меня в щеку.

– Давай повеселимся.

Он заказывает еще два шота, и мы чокаемся. Задерживаемся у бара еще на несколько минут, наблюдая за танцующими людьми. Мы слишком трезвые, чтобы расслабиться.

– Пойдем. Пора зажечь этот танцпол, – говорит он, бросая кожуру лайма в мусор.

Я следую за ним в ритмично вибрирующую толпу. Текила ударяет мне в голову. Мы танцуем, пока у меня не немеют ноги, а волосы не становятся влажными от пота. Джим касается меня чаще, чем обычно. Я списываю это на возвращение Калеба. Мужчины вечно стремятся пометить то, что считают своим. Я позволяю ему притянуть меня ближе, слишком пьяная, чтобы беспокоиться об этом. Происходящее напоминает сцену из «Грязных танцев», где Детка врывается на вечеринку работников курорта с арбузом в руках. Мы танцуем с Джимом лицом к лицу, грязно. Он не верит в типичные танцы подростков, которые трутся друг о друга и толкаются бедрами, стоя спиной. Он называет такие танцы «развратными объятиями». Так что – мы танцуем лицом к лицу. Я нахожу это честным.

Мы не уходим, пока диджей не начинает собирать свое оборудование.

– Ты точно можешь водить в таком состоянии? – спрашиваю я его.

Меня штормит. Джим усмехается:

– Я трезв, как проповедник в субботу утром, – он изображает южный акцент.

По пути домой я закрываю глаза, наслаждаясь бьющим в лицо ветром. Мы молчим. Джим ставит диск Marcy Playground, который мы слушали в колледже. Sex and Candy. Я хихикаю, когда он напевает слова.

Когда мы подъезжаем к дому, он выходит из машины и идет за мной к двери.

– Это что, свидание? Почему ты меня провожаешь? – смеюсь я.

Я копаюсь в сумочке в поисках ключей. Он молча наблюдает. Подняв голову, я обнаруживаю, что он странно на меня смотрит.

– Джим? – Я делаю к нему шаг. – Ты в порядке?

Может, он плохо себя чувствует? Его раскрасневшееся от алкоголя лицо ничего не выражает: он как будто раздумывает, не стошнит ли его прямо сейчас. Я останавливаюсь, когда он внезапно подается вперед. Сперва я думаю, что его и правда стошнит, но в последний момент он вдруг наклоняется к моему лицу и пытается меня поцеловать. Я отворачиваюсь – его влажные губы скользят по щеке. Когда он отстраняется, глаза у него налиты кровью.

– Что ты делаешь? – не понимаю я.

Мы с Джимом никогда не переходили черту. Это негласное правило. Он так близко, что мне приходится отклониться, чтобы видеть его лицо. Мы не целовались с самого колледжа.

– Все потому, что я – не он, да? Не хренов Калеб?

Я встряхиваю головой. Все кружится. Я даже не могу нормально сформулировать ответ.

– Мы не в таких отношениях, Джим. С чего ты вдруг?..

– Знаешь, секс необязательно должен что-то значить. Это может быть просто весело.

Он агрессивно моргает, как будто пытается заставить меня исчезнуть. И что я должна на это ответить?

– Думаю, друзья должны оставаться друзьями – и не усложнять все сексом.

– Друзья, – повторяет он презрительно. – Мне надоело быть для тебя временной заменой.

Меня пробирает дрожь. Это правда, но слышать это все равно неприятно.

– Ты настоящее динамо, ты в курсе?

Я смотрю на него удивленно. Он называл меня так в шутку много раз, но никогда – таким тоном. У него красное лицо и красные глаза, и он пугает ту глубоко спрятанную часть моей женской натуры, которая подсказывает мне, что пора бежать. Я отступаю на шаг.

– Джим, ты пьян, – говорю я медленно.

– Я пьян, а ты – сука.

И вдруг он набрасывается на меня, агрессивно целуя. Я сжимаю губы, он сует мне руку между ног. Приглушенно вскрикнув, я пытаюсь его оттолкнуть. Он не сдвигается ни на миллиметр: я вдруг понимаю, что никак не смогу его остановить. Я пытаюсь умолять, но он не слышит. Он откровенно лапает меня, пытаясь стянуть с меня брюки. Дверь моей соседки – в девяти метрах на другой стороне дома. Если я смогу освободиться, то успею туда добежать. В какой-то момент он отвлекается, ослабляя хватку на моих плечах. Вырвавшись у него из рук, я со всей силы отвешиваю ему пощечину. Он отстраняется, хватаясь за место удара. Я готовлюсь к тому, что он сейчас удвоит усилия, но он просто на меня смотрит. Мне некуда отступать. Я загнана в угол у своей же входной двери. Я думаю закричать – но услышит меня здесь только Роузбад, а что она может сделать? Так что я пытаюсь его урезонить.

– Иди домой, Джим, – говорю я твердо.