Оппортунистка

– Ох, очень жаль это слышать. Могу я спросить, как они умерли?

Я смотрю на ее жемчужное ожерелье и кремовый брючный костюм. Я хочу сказать «нет, не можете» тем же презрительным тоном, которым она говорит со мной.

Но ради Калеба я держу язык за зубами.

– Мой отец совершил самоубийство, когда мне было одиннадцать, а мать умерла от рака поджелудочной во время моего выпускного класса. Пока они были живы, мама работала учительницей пятых классов, а отец просто перескакивал с одной работы на другую.

Люка осталась невозмутимой, но я заметила, как слегка напряглись мышцы на ее руке, сжимающей ножку бокала. Я была отбросом общества, пятном на ее светской репутации. Мысль о том, что я могу стать ее невесткой, причиняла ей неподдельные страдания.

– Как ты справилась? – Она выглядела искренней на этот раз, даже милой. Я увидела в ней то, что видел Калеб, – хорошую мать.

– Вы будете удивлены, узнав, как может приспособиться человек, когда у него нет другого выбора.

Калеб сжал мою руку под столом.

– Наверное, тебе пришлось нелегко, – сказала она.

– Да.

Я закусила губу – теперь мне хотелось плакать. Я реагировала на доброту, как фруктовая муха реагирует на сладкое, и этой женщине удалось меня разоружить.

– Калеб, дорогой, – сказала она тем же медовым голосом. – Ты что-нибудь решил по поводу Лондона?

Лондона? Я взглянула на Калеба. Он задержал дыхание – глаза сделались янтарными.

– Нет. Мы уже обсуждали это.

– Ох, тебе лучше поторопиться. Подобная возможность случается нечасто. Кроме того, я не вижу никаких причин отказываться.

Она демонстративно бросила на меня взгляд.

– Лондон? – спросила я тихо.

Я видела, как она приподняла бровь, злорадствуя.

– Это ерунда, Оливия. – Он слабо улыбнулся, и я поняла, что это вовсе не ерунда.

– Калебу предложили работу в Лондоне, – сказала Люка, опираясь подбородком на сцепленные пальцы. – Очень престижная фирма. И, разумеется, он все еще считает Лондон своим домом, поскольку там остались его друзья и большая часть наших родственников. Мы поддерживаем его в вопросе переезда.

В голове у меня мигом стало пусто. Ощущение было такое, как будто кто-то вылил на меня ведро холодной воды.

– Я не хочу уезжать. – Калеб смотрел только на меня. Я вгляделась в его лицо, пытаясь понять, насколько он искренен. – Может, если бы ты уже закончила учебу, мы могли бы поехать вместе. Это было бы возможно. Но пока ты здесь, то и я никуда не денусь.

Я застыла. Он только что открыто бросил вызов своей матери, дав понять, что я – его главный приоритет. Если бы существовал алтарь Калеба, я бы с радостью там молилась.

– Калеб, ты же не серьезно. – Лицо его матери дернулось: воспитание сражалось в ней с возмущением. – Ты едва ее знаешь. Я не думаю, что тебе стоит принимать такое решение, опираясь на какую-то интрижку.

– Достаточно, – сказал он спокойно, но было видно, что она раздражена этим. Калеб бросил салфетку на тарелку перед собой и отодвинул стул. – Ты правда думаешь, что я привел бы Оливию сюда и познакомил ее с тобой, если бы она была просто интрижкой?

– Что ж, она определенно не первая девушка, которую ты приводишь домой. Ты был довольно серьезно настроен по отношению к Джессике, и…

– Люка, – предупреждающе прервал ее муж, который до сих пор наблюдал за всем молча. – Это тебя не касается.

– Дела моего сына совершенно точно меня касаются! – выплюнула она, поднимаясь из-за стола. – Я отказываюсь смотреть, как он бросает свою жизнь на ветер ради этой голодной до денег…

– Пойдем, Оливия, – Калеб схватил меня за руку и потянул меня из-за стола.

Я держала за щекой наполовину прожеванный кусок картошки. Резко его проглотив, я уставилась на Калеба с растущим смятением. Он правда собирался уйти посреди ужина из-за меня? Стоило ли мне что-то предпринять?

– Я никогда не говорил с тобой грубо и не собираюсь начинать, – сказал он матери спокойно, хотя по тому, как напряглись его плечи и как твердо он сжимал мою руку, я видела, что это спокойствие – лишь маска, под которой кипел гнев, подобный раскаленной лаве. Когда эта лава вырывалась наружу, никто не мог уйти целым. – Если ты не принимаешь Оливию, значит, ты не принимаешь меня.

И на этом он вывел меня из комнаты так быстро, что у меня едва хватило времени осознать, что случилось.

– Калеб? – позвала я, когда мы уже вышли к машине.

Он остановился, и я чуть не споткнулась, потому что вынуждена была резко остановиться следом. Я не успела сказать ничего больше – он развернул меня, как будто в танце, и притянул к груди.

– Прости, Герцогиня, – сказал он, мягко целуя в губы.

Обхватив мое лицо ладонями, он так проницательно смотрел мне в глаза, что мне захотелось расплакаться.

– За что ты просишь прощения? – прошептала я, вставая на цыпочки, чтобы поцеловать его снова.

– За все это, – сказал он, показывая на дом кивком. – Я знал, что она не окажет особенно теплого приема, но не ждал ничего подобного. Ее поведение непростительно. Мне так стыдно, я даже не знаю, что сказать.